Глава 2
ТРЕВОЖНОЕ УТРО ВАЛЬКИРИИ-ОДИНОЧКИ

   Страсть часто превращает умного человека в глупца, но не менее часто наделяет дураков умом.
   Ф. де Ларошфуко

   В каждый конкретный момент жизни существует хотя бы одно препятствие, которое мешает расслабиться и ощутить себя счастливым. Бывает, что таких препятствий два или три, но чаще все же одно. Мелкое, досадливое, назойливое. У каждого оно свое и потому всякому другому кажется пустяком. Для кого-то это достающий одноклассник/однокурсник. Для другого – прыщи на лбу. Для третьего – пустой карман. Для четвертого отсутствие близкого человека или, напротив, слишком назойливое присутствие того, кто считает себя таковым.
   Кажется, если вот сейчас взять и отбросить это единственное, вытащить занозу, то жизнь станет праздником. Разве не так все устроено, что через каждые год-два все предыдущие проблемы становятся смешными, а те люди, которых раньше боялся, кажутся жалкими? И смешно, и досадно: неужели этот прилизанный толстячок, трусливо пропускающий все машины на дороге, – бывший начальник, отравлявший жизнь? А этот лысеющий и грустный мужчина с коляской, в которой сидит диатезный младенец – бывший жених, ушедший к другой? А сутулый и смущенный шкет, застенчиво сующий влажную ладошку, тот самый дворовый хулиган по кличке Ржавый, встречи с которым боялся настолько, что в собственный подъезд решался проскочить лишь под охраной взрослых?
   Но вот нет уже ни одноклассника, ни прыщей, есть деньги и близкие люди, но как по волшебству появляется какое-то иное препятствие, и от ожидаемого счастья тебя отделяет новая стена. И опять все как прежде. Кусаешь губы и вновь чего-то ждешь.
   Иллюзия состоит в том, что человеку кажется, будто избавившись от одной занозы, он не обретет другой. Работа стражей мрака в том и состоит, чтобы поддерживать эту иллюзию. В нужный момент добавлять на хребет человека новый вес проблем по мере того, как бедолага приспосабливается к прежним нагрузкам. И тогда измотанный, обессилевший, отчаявшийся человек падет...
   Главное вовремя понять, что всех камней с дороги не уберешь. Видимо, счастье не в том, чтобы избавиться от одного препятствия и сразу обрести другое, но чтобы быть счастливым, вопреки всему. Наши беды не снаружи – они внутри нас Никто не способен устроить у нас в душе такой мрак, какой мы сами себе устраиваем и причем совершенно бесплатно.
   Именно об этих противоречивых вещах думала валькирия-одиночка лежа утром в гамаке. Обычно бывало так: она просыпалась на рассвете и размышляла, не делая ни одного лишнего движения. Серьезная травма, от которой ее исцелил только шлем валькирии, с раннего детства приучила Ирку к созерцательной неподвижности. Это было лучшее время для мысли – свежее, утреннее, обостренное. Именно в этот час она понимала многие вещи, которых в другое время просто не замечала или не обращала на них внимания. Часов около шести Ирка засыпала вновь, примерно на час или на полтора, после чего вставала уже окончательно.
   Дверь скрипнула. Ирка поспешно закрыла глаза. Антигон просунул в щель голову, подозрительно огляделся и уставился на валькирию. Кажется, мерзкая хозяйка спит. Лицо спокойное, разве что бледное. Антигон шмыгнул лиловым носом и, вернувшись за перегородку, поставил булаву в угол.
   Посидел немного на сундуке, заменявшем ему кровать, и стал возиться: колоть полено на щепки, растапливать печку-буржуйку. Обычная утренняя история. Скоро мерзкая хозяйка проснется и захочет есть. Это только на словах она терпеть не может кашу. Пригорела, от котелка не отшкрябаешь, да и котелок мыть, мол, надо. А чего его мыть, когда через час-другой в нем же варить картошку на обед? Картошка-то в мундире, не все равно ей, в каком котелке полеживать?
   Лес не ресторан, а он, Антигон, не повар. Разве что Багров принесет порой чего вкусное, подкормит валькирию. Иной раз индейку, в другой раз – две-три пиццы, а то и целый обед из ресторана. Некромаги всегда умеют устраивать быт. Вот только вопроса, откуда взял, им лучше не задавать. Так спокойнее.
   Для стряпни Антигону потребовалась вода. Воду они хранили снаружи, в ведре, висевшем на гвозде у люка. Иначе на крошечной кухне было не развернуться. Кикимор потянул люк и внезапно понял, что на люке не было защитных запуков. Ну и дела! Они что, всю ночь провели без магической защиты? Кикимор стал лихорадочно припоминать, ставил он с вечера запуки или нет, но так и не вспомнил и в наказание сильно дернул себя за рыжие бакенбарды.
   «Антигон славный! Антигон все помнит! Думай, башка, думай!» – сказал он и ударил себя кулаком по носу. В выпуклых глазах сразу выступили слезы. Кикимор удовлетворенно кивнул. Этого он и добивался.
   Оно-то понятно, что молодая валькирия относится к низшей магии небрежно, без должного уважения, да только не от большого это ума. Небось и лапоток с домовым отказалась перетащить на веревке в «Приют валькирий». А перетащила бы, было бы на кого хозяйство перекинуть. Он-то, Антигон, не настоящий чистокровный домовой, а так, ни то ни се.
   Но так или иначе утро наступило. Ежедневник жизни решительно открылся на новой странице.
   Днем Ирка и Матвей Багров сидели в «Приюте валькирий» и беседовали. Все окна в вагончике были распахнуты настежь. Погода снаружи славная, радостно-весенняя. Молодая листва, промытая дождем, была того невероятного цвета, который в обычное время встретишь только у салата. Воробьи производили радостную суету в ветвях боярышника. Казалось, вся природа ждет от наступающего лета чего-то особенно хорошего.
   Антигон прохаживался поблизости и меланхолически шмыгал носом, роняя на практике все, что можно было уронить лишь в теории. Подразумевалось, что ему поручено сварить кофе. С другой стороны, медленнее Антигона с поручением справился бы только вампир, в принудительном порядке переведенный на томатный сок.
   – Небось Мефодию Буслаеву ты кофе быстрее делал! – дразнила его Ирка.
   – Вы меня уже сто раз этим попрекали, тош-нотская хозяйка! Дохляндий Слоняев мог убить госпожу! Антигон спасал ей жизнь! – огрызался наследник кикиморы.
   – Жизнь спасают другими способами! Оружием! Не угощая гадов кофе! – заявил Матвей Багров. В последнее время любое, даже случайное упоминание о Мефе раздражало его до крайности.
   Антигон посмотрел на Багрова и замерцал носом, алкоголическим по сути, но ехиднейшим по существу.
   – Тебе самому не надоело, некромаг? Если бы можно было убить языком, в последние три месяца ты бы прикончил Дохляндия Слоняева раз триста, – вкрадчиво заявил потомок домового и кикиморы и отправился в соседнюю комнату грохотать чайником.
   Багров смутился. У него достало ума признать, что Антигон прав. Меф стал его занозой. С тех пор, как ученик волхва понял, кого любит валькирия-одиночка, он думал о Мефе даже чаще, чем об Ирке. Ненависть – чувство более мучительное, нежели любовь, особенно если к нему примешивается уязвленное самолюбие.
   Ирка потянулась как кошка. В такое утро чувствовать себя несчастной было нереально. Жизнь и веселье переполняли ее. На столе лежал разрезанный ананас и большой кусок ветчины, в котором торчал охотничий нож. И то и другое принес, разумеется, Багров.
   – Откуда? – спросила Ирка неосторожно.
   – Что, нравится? Мне тоже нравится. В мертвяке одном нашел, – небрежно отвечал Матвей.
   – Ветчину???
   – Прости. Я думал, ты про нож спрашиваешь, – сказал Багров.
   Ирка схватила со стола зачитанный учебник сербского языка (ей органически требовалось постоянно чему-то учиться) и, смеясь, бросила его в Багрова.
   – Мимо! Книги нельзя бросать плашмя. Нужно вкручивающим движением, стараясь попасть переплетом в кадык! – назидательно заявил Багров.
   – В следующий раз так и сделаю. Причем запущу не тонким учебником, а энциклопедией. А пока скажи: ты мог бы полюбить глупую женщину? – спросила вдруг Ирка. Вопрос возник сам собой. Заранее Ирка его не продумывала.
   Матвей наклонился и, подняв учебник, сдул с него пыль.
   – Это в порядке демагогии или деловое предложение? – уточнил он.
   – Это просто вопрос. Серьезный.
   – Ну хорошо. Тогда и я, так и быть, стану, серьезен. Глупую и радостную женщину или глупую и раздраженную?
   – А что, такая уж большая разница?
   – Колоссальная. Радостная женщина по определению не может быть глупой. Даже если бегает босиком под дождем, ест снег и бросается книгами... И потом кто тебе сказал, что ты глупая?
   – Опять двадцать пять! Ты можешь все стрелки не переводить на меня? Есть такое слово «абстракция», – сказал Ирка.
   – А есть такое понятие – «долгое динамо». Девушка не говорит ни «да», ни «нет», но и не отпускает тебя.
   Ирка оскорбилась.
   – Это я тебя не отпускаю? Антигон, открой дверь!
   – Я не нанимался двери открывать! – сердито отвечал кикимор.
   – Антигон, сейчас схлопочешь! – крикнула Ирка.
   – Ага, дождешься тут, как же! Поцелуи одни. Хоть бы пинок разик дала, а то не допросишься. Те валькирии, которые думающие, они небось каждый день своих оруженосцев по мордасам утюжат! Заботятся, значит, чтобы все путем! – проворчал кикимор, плевком в пространство показывая, что он думает по этому поводу.
   – Так тебя целуют? Старик, как бы я хотел оказаться на твоем месте! – воскликнул Багров.
   Ирка смутилась. Она в самом деле нередко бросалась тискать и целовать Антигона, когда ей бывало весело. Уж очень потешно он ругался и отбивался.
   Кикимор хмуро уставился на Багрова. Уступать ему свое место он явно не собирался.
   – Мечтать не вредно. Мечтать опасно, – резонно отвечал Антигон.
   Ирке за это захотелось расцеловать его снова. Видя, что против него ополчилась не только Ирка, но и Антигон, Багров вспылил.
   – Знаешь, валькирия, чего ты действительно хочешь?
   – Ну и чего?
   – Ты просто хочешь быть несчастной со своим идиотом Мефом! У тебя на лице написано: счастливой не буду, но страдать умею со вкусом. Прям хоть табличку вешай: «Копаюсь в себе совковой лопатой! Не справляюсь с объемом работ! Срочно пришлите экскаватор!»
   Ирка выслушала его спокойно, почти не изменившись в лице, но холодная вода в ее чашке вдруг закипела. Матвей слишком поздно понял, какую допустил ошибку. Нельзя судить внутренний мир женщины по мужским законам, исходя из банальной логики. То, что сшито иглой Евы, не ковыряют отверткой Адама. Через внутренний мир женщины можно перешагнуть, можно не принять его во внимание, можно даже разбить его вместе с сердцем – женщина все простит, но вот издеваться над ним не следует.
   – Багров, я сто раз тебе говорила! Сейчас я не люблю никого.
   Багров посмотрел на Ирку с недоверием, как на цыганку, которая, подув на вашу денежку, чтобы снять с нее сглаз, спрятала ее в свой карман.
   – Не верю! Типичный самообман! Часто так называемая утрата чувств – просто проявление временной усталости, – заявил он.
   Не исключено, что они поссорились бы – не в первый, кстати, раз, но тут в люк настойчиво постучали. Ирка, которая никого не ждала, начала удивленно привставать, но Багров опередил ее.
   – Сиди, я сам!
   Он взялся за скобу и потянул люк на себя.
   – Доброго здоровьица! – услышала Ирка вкрадчивый старушечий голосок.
   Багров выглянул и невольно сделал шаг назад.
   – Мамзелькина! – сказал он.
   В «Приют валькирий», озираясь, вскарабкалась сухонькая старушка. Надо отдать ей должное, не всякая бы в ее возрасте забралась по канату. Однако Аида Плаховна не только влезла, но и не рассталась со своим зачехленным орудием. Даже запыхавшейся не выглядела. Если и пыхтела, то больше из кокетства.
   – Вы как, по работе или так? – сурово поинтересовался Багров.
   Мамзелькина остро взглянула на него запавшими глазками и погрозила сухим пальцем.
   – Ох не любишь ты меня, некромаг! Не любишь!
   – А за что вас любить?
   Аида Плаховна пожевала пустыми челюстями. Вопрос, заданный в лоб, похоже, ее озадачил.
   – Так вот некоторые ж любят. Чимоданов вон, как прихожу, раз по тридцать здоровается. Да и Ната туда же...
   – Это они подлизываются. Думают, что пощадите, когда время придет! – сказал Матвей.
   Аида Плаховна посмотрела на него с особенным интересом.
   – А что, милок, думаешь, не пощажу? – спросила она.
   – Надо будет – не пощадите... Раз детей и женщин убиваете, влюбленных разлучаете, какой может быть разговор? – сказал Багров.
   Мамзелькина слегка смутилась и пробормотала что-то про разнарядку и что вечно все равно жить не будешь.
   – А войны? Сколько вы на них народу укладываете... – продолжал Багров.
   Но Аида Плаховна уже оправилась. В этом вопросе она, видимо, твердо стояла на ногах.
   – И, родной! На войнах и без меня справляются. Кишки выпускать – дело нехитрое. Иной раз только по полю пройдешься, чикнешь кого из раненых косой, чтоб не мучились зря. А так я ж больше по болезням, да по несчастным случаям... Так не любишь? – снова спросила она у Багрова.
   – Не люблю.
   – Ты уж хоть бы скрывал, что не любишь. А, некромаг?
   Поняв, что его дразнят, Багров демонстративно отвернулся. Аида Плаховна меленько захихикала, точно загремела мелочью в стаканчике.
   – Выпить есть? – спросила она.
   – А что, уже нигде не угощают? Так на похороны сходите! – брякнул Багров.
   Хихиканье Аиды Плаховны стало несколько
   натянутым. Такие шутки она совсем не любила. Тут можно было увлечься и заиграться.
   – У меня, кажется, есть бутылка пива, – сказала Ирка, спеша к Матвею на помощь.
   Аида Плаховна насмешливо протянула руку. Бутылка прыгнула ей в ладонь. Мамзелькина поглядела на криво нахлобученную пробку и, ухмыльнувшись, поинтересовалась:
   – Когда открывала?
   – Неделю назад, – сказала Ирка.
   – И меня угощаешь? Эх, молодая-зеленая... Сама-то пила?
   – Пыталась. Ничего другого не было. Даже воды. Только пиво и подсолнечное масло. Пришлось выбирать из двух зол меньшее, – стала оправдываться Ирка.
   Багров удивленно уставился на нее. Ирка покраснела и принялась объяснять, что пиво приволок Антигон. Учитывая, что магазин он посещал ночью и через окно, набор продуктов был хаотичный. Мародерствующий кикимор вслепую загребал все, на что натыкалась рука. В результате одной жидкости для мытья посуды оказалось около десяти бутылок. Столько же упаковок с зубной пастой и мыла. Видимо, ночной рейд Антигона поначалу пролегал через хозяйственный отдел. В результате весь его пыл там и остался. Зато продуктов кот наплакал – коробка вафель в шоколаде, банок тридцать кукурузы, четыре банки тушенки и полусъедобные каши для отсутствующей микроволновки.
   Поступок Антигона, аморальный с точки зрения света, оправдывался тем, что кикимор начертил на просыпанном сахаре руну, известную в Эдеме как «руна приятных неожиданностей». В результате у директора магазина за одну ночь на лысой голове выросли русые кудри. Никто из знавших его прежде до конца жизни так и не поверил, что они настоящие. Его заместительница, дама бальзаковского возраста и борцовской наружности, вышла замуж за скромного и застенчивого миллионера, который, будучи человеком демократичным, зашел в магазин купить сухой корм для кота. Учитывая, что украденные Антигоном вафли были скверные, а кукуруза напоминала вкусом рыбьи глаза, можно было считать, что кикимор заплатил больше, чем получил.
   – Ладно, котята мои неутепленные! Мы люди не гордые. Не дают, так свое выпьем, – великодушно сказала Аида Плаховна.
   Мамзелькина театрально вздохнула и извлекла из воздуха большую бутыль с золотисто-желтым содержимым, на дне которой, точно обнимая красный перец, свернулась ящерица.
   – Не медовушка, конечно, зато из самой Мексики. И там тоже люди умирают, – сказала Аида Плаховна, целуя ящерку через стекло.
   Налила. Выпила. Пока она пила, Ирка с Матвеем переглянулись. Оба чувствовали, что старушка притащилась неспроста.
   – Кстати про похороны, – сказала Мамзелькина, что-то припоминая. – Была я тут недавно на одних. Хоронили водителя кладбищенского автобуса. Он был человек одинокий. Присутствовали в основном коллеги. Один из них хорошо сказал: «Всю жизнь, Вася, ты возил других. Теперь вот везут тебя». Душевно, правда?
   Аида Плаховна некоторое время прождала реакции и обиженно вытерла губы.
   – А где смех, некромаг?
   – Мне не смешно. Зачем вы пришли? Чтобы рассказать эту историю?
   Мамзелькина улыбнулась одними губами и подошла к Матвею совсем близко. Багров побледнел, но не отстранился. Аида Плаховна положила руки ему на плечи.
   – Красивый браслет, некромаг. Ты его никогда не снимаешь, не так ли? – сказала она с неуловимой угрозой.
   Багров невольно взглянул вниз. Мамзелькина именно этого и добивалась. Сухими пальцами она быстро коснулась макушки Матвея. В тот же миг Багров мешком осел на пол. Глаза его закатились. Ирка рванулась к нему, опустилась на колени, а затем вскочила и надвинулась на Мамзелькину.
   – Спокойно, валькирия! Спокойно! Он жив и здоров. Некромаги вообще не болеют.
   – Но зачем вы?..
   – Я хочу поговорить с тобой наедине, без посторонних ушей. Можно было попросить его выйти, а можно... – Аида Плаховна выразительно посмотрела на Антигона. Тот правильно истолковал ее взгляд и ласточкой нырнул в открытый люк.
   – Сообразительный. Люблю сообразительных. Правда, по большому счету, дохнут они так же часто, как и совсем тупые, – оценила Мамзелькина.
   Она опустилась на деревянную лавку и поманила к себе Ирку. Та подошла, ощущая ватную слабость в ногах и злясь на себя за это. Аида Плаховна, усмехаясь, читала ее лицо как книгу. Умные маленькие глазки деловито поблескивали.
   – Расслабься, душа моя! Думай что хочешь, да только симпатична ты мне. Да и виновата я перед тобой чуток, – сказала Аида Плаховна.
   – Виноваты? Почему виноваты? – непонимающе переспросила Ирка.
   Мамзелькина кивнула и налила себе еще стаканчик. Ее сухонький носик немного разбух. Щечки стали малиновыми. Впрочем, на четкости голоса это никак не сказалось.
   – Чего греха таить, родителей-то твоих я чикнула, – сказала она спокойно.
   Ирка пошатнулась. Потолок стал наплывать. Должно быть, на мгновение ее сознание померкло, потому что Ирка вдруг поняла, что сидит на полу у ног Плаховны и с ненавистью смотрит на нее снизу вверх.
   – Злишься на меня? Это уж как хочешь. Мне не привыкать, – сказала Мамзелькина.
   – Вы помните моих родителей? – услышала Ирка свой ломкий голос.
   – И, милая, я все помню. Сколько их было, а все здесь сидят, голубки мои белые. Всех с собой ношу, – Мамзелькина назидательно коснулась центра лба. – К тому же тут и случай особый вышел. Сколько работаю, никогда такого не было.
   – Особый?
   Мамзелькина пожевала губами. Учитывая, что рот ее был давно пуст, губы висели тряпочками, изрезанные множеством морщин и складок
   – Я ить, сладкая моя, тогда, признаться, на всех троих разнарядочку получила. На родителя твоего, на мать, да и на тебя, болезную. Все у меня в списочке были, как сейчас помню.
   – На меня?
   – Да, солнце мое. Ну дело тут ясное. Есть работа – надо делать. Машину-то вашу я на встречную полосу выкинула, а там косой дело доделала. Чик-чик! Не привыкать.
   Аида Плаховна сообщила это как нечто вполне заурядное. Ну было, чего ж теперь? Припоминала подробности и качала головой. Ирка смотрела на нее, как раненый, лишенный способности сопротивляться олень смотрит на охотника, неторопливо достающего нож.
   – Так вот, родная, штука какая. Родители твои, как пчелки, сразу отлетели! А тебя моя коса не взяла! Два раза я тебя била и оба раза не взяла! – в голосе Плаховны прозвучало суеверное удивление.
   Ирка молчала. Слушала.
   – Вовек такого не было, – продолжала изумляться Мамзелькина. – Обычно и касаться не нужно. Так, снял чехольчик, провел перед глазами и закатилось солнышко. Какой бы ни был гигант. Один лишь раз увидеть мою косу надо. А если чикнуть, так и царапины довольно. А ты-то, ребенок малый, и глазками на нее смотрела и ударила я тебя дважды... Нет, думаю, неспроста это. Не моя ты. Запомнила я тебя до поры до времени и исчезла. Все эти годы, признаться, нет-нет, а тебя навещу. Посмотрю на спящую, полюбуюсь, одеяло поправлю, чтобы с окошка холодом не тянуло.
   Мамзелькина, видно, ожидала, что Ирка будет восхищаться ее нравственными качествами. Голос ее звучал немного обиженно. Ирка вспомнила удивленные лица хирургов, которые даже много лет спустя не понимали, как она вообще могла выжить.
   – Так мои шрамы на спине от косы? – спросила она.
   Мамзелькина кивнула и несильно стукнула своим сельскохозяйственным орудием по доскам пола. Под брезентом звякнуло. Это был тихий и отвратительный звук. По лицу лежащего на полу Багрова прошла судорога.
   – Да, голубка моя, от нее. Вот такая вот у меня вина перед тобой. Ты уж прости старушку! – сказала Мамзелькина очень просто, будто вина ее была только в том, что она без спросу взяла со стола пятачок.
   Ирка молча отвернулась. Простить она не могла. Но и ненавидела почему-то не так сильно, как сама того ожидала. Все стало ей вдруг безразлично. Она понимала, что апатия – следствие шока. Потом она не раз и не два еще вспомнит об этом.
   – Уходите! – сказала она. Мамзелькина чуть склонила голову набок.
   – Так не прощаешь, значит? – поинтересовалась она без обиды и удивления. – Ну да дело твое. Я ить на колени вставать не буду. На мне за века-то эти столько вины налипло, что лишь на коленях и ползать. Я ить, зорька моя светлая, много раз думала, почему коса моя тебя не взяла. Только уж когда валькирией ты стала, вроде как забрезжило что-то. Правда, не до конца.
   – Замолчите!
   Аида Плаховна укоризненно поджала губы.
   – Скажу – так и замолчу. Я ить не так часто и рот открываю. Труд у меня молчаливый. Я вот что смекнуть не могу: почему коса тебя не взяла, если защиты на тебе тогда никакой не было? Ни шлема, ни копья, ни магии врожденной, как у кого иного. Знать, отмечена ты была с младенчества. Отмаливали тебя там-то.
   Говоря так, Мамзелькина зорко наблюдала за лицом Ирки, точно пыталась получить подсказку и понять, знает ли сама Ирка ответ: в чем ее сила. Ирка слушала ее отрешенно. Утолять любопытство Мамзелькиной у нее не было ни малейшего желания. Да и что она могла бы сказать: мол, свет предвидел, что я стану валькирией, и защитил меня? Плаховна была не дура. До такой версии она допиликала бы и сама.
   Видно, поняв, что ответа нет и у самой Ирки, Мамзелькина притушила взгляд.
   – Ну, на нет и суда нет. Ты, голубка моя, послушай, что я тебе скажу и хорошенько запомни. Не послушаешь меня – пожалеешь!
   – Зачем?
   – А затем, что окажу я тебе услугу. Оно, может, и должок-то мой если не сравняется, так чуть меньше станет.
   – Какую услугу? – вяло спросила Ирка.
   Ей ничего не хотелось. Она смотрела на жука, который полз по деревянному полу к ее ноге. Не дополз немного и нырнул под доски. Под полом вагончика было сыро. Мох, подгнивающее дерево. Самое место для жуков.
   – Мне, родная моя, будущее открыто. Не то чтобы совсем, да только порой у меня словно окошко туда открывается. Веришь? – сказала Мамзелькина.
   Ирка пожала плечами.
   – Допустим, верю. Что из того?
   – Возьми банку какую захочешь, налей воды до половины, и пусть у тебя вода все время в комнате стоит, – продолжала Мамзелькина. – Придут к тебе скоро. Говорить с тобой будут, пугать тебя будут. Ты нет-нет, а на воду посмотри. Если зарябила вода – значит, солгали тебе. Если не зарябила – значит, правду сказали. Запомнила?
   Ирка на мгновение закрыла глаза.
   – А еще предложение тебе сделают, голубка. Какое именно – не знаю. Ты от предложения не отказывайся и совесть свою подальше заткни, если бунтовать будет. Там уж сама сообразишь, что к чему. Да только требуй, чтобы тебе дали перчатку с левой руки. С правой не бери... И клятв, смотри, никаких не давай! Говори, мол, подумаю, а там как карта ляжет.
   – А что за предложение? И кто придет? – спросила Ирка.
   Мамзелькина встала с лавки, опираясь на косу. Маленькая, согнутая, пугающе бодрая.
   – Того я и сама не знаю. За что купила – за то и продаю. Прощай, голубка!.. О, некромаг наш прочухался! С добрым утречком, молодой и суровый! Ты на меня, старушку, зла-то не держи.
   Ирка оглянулась на Багрова и увидела, что тот, действительно, открыл глаза и недоумевающе моргает, пытаясь понять, где он и что с ним. Когда Ирка вновь повернулась к Аиде Плаховне, той уже не было. Лишь похоронный звон ее косы висел в воздухе.

Глава 3
ЗАГЛОТ

   «Будь патриотом! Убей персидского кота! Купи сибирского!»
   Социальная реклама мрака

   Пока Меф и Дафна собирались на Лысую Гору, Улита сидела и злобно грызла ногти. Она была не в духе.
   – Все равно, Буслаев, никуда ты от мрака не денешься! Отдашь ему свой эйдос как миленький. А не отдашь, так в свой же дарх его засунешь. Тут без вариантов, – внезапно заявила она Мефу.
   – Почему?
   Вместо ногтя Улита укусила себя за палец. Ойкнула, посмотрела на ранку и слизнула капельку крови.
   Хорошая кровь. Железа много. Гемоглобин высокий, – оценила она со знанием дела.
   – Так, почему?
   – Есть закон один. Один из основных законов мрака.
   – Какой, первый? – спросил Меф.
   – Нет, первый: «Если враг сдается, его добивают». А этот тридцатый или что-то в этом духе. Формулируется он так: «Человек – это то, чем он занимается, и ничего больше. Все остальное иллюзия и самообман».
   – Как это?
   – А так, Меф. Объясняю: отлови на улице обычнейшего человека, самого заурядного и заставь его на птицеферме кур электричеством убивать. По двенадцать тысяч штук в день, или сколько там положено? Он поначалу морщиться станет, отворачиваться, а через недельку попривыкнет и хоть зубами тебе курицу загрызет, из одного удовольствия, – заявила ведьма.
   – Не верю, – сказала Дафна.
   – А чего тут не верить? Только первый шаг и труден. А там уж, если покатился с горочки, то быстрее и быстрее. Вот взять хоть меня. Кто я сейчас? Ведьма-секретарша. Ну стерва, ну суккубов Я по мордасам бью. А была я такой изначально? Родилась я, что ли, секретаршей? Нет, ясный перец! Да я в детстве по часу плакала, когда волк в сказке барашка съедал. Засыпаешь, а на подушке пятно мокрое... А теперь дай мне этого барашка и бензопилу – и увидишь, что будет.
   Улита вновь хотела укусить себя за палец, но передумала и просто стала ковырять ногтем в зубах.
   – Ерунда! Человек способен к сопротивлению, – сказал Меф,
   Ведьма ехидно улыбнулась.
   – К сопротивлению: да. Но к сопротивлению мгновенному, разовому. Когда же среда давит и окружение – тут уж кому сопротивляться-то? Не с ножом же на тебя нападают. И сам не заметишь, как изменишься. Человек-то мягкий, как пластилин. Комиссионеры, они тоже не на пустом месте придуманы.
   – Все равно ерунда!
   – Да совсем не ерунда, а закон мрака! – рассвирепела Улита. – Возьми я сейчас твою светленькую Дафну за шкирман и, к примеру, заставь ее работать паспортисткой в отделении милиции. Она пару лет протоскует, а там такой лихой паспортисткой заделается, что мама не горюй. И дверью начнет хлопать и сто таджиков в одной комнате пропишет – тут уж как пить дать. Собака она тоже, знаешь, поначалу неохотно на цепи сидит. А пооботрется чуток – уже никуда из конуры не хочет.
   Дафна подошла и мягко подула Улите на волосы. Она умела так дуть, что мигом сдувала все заботы. Лицо ведьмы разгладилось.
   – Ладно, проехали! Но вообще, светлая, готовься! Хочешь, чтобы о тебе все говорили и все тебя ценили? Стань сволочью! – буркнула она.
   – А другой способ есть? Хороший?
   – Есть и хороший. Стань хорошей сволочью... Ну все, забыли, я снова добрая!
   Арей вышел из кабинета. Он был в сером длинном плаще с капюшоном. Под плащом угадывалась кольчуга. Поверх плаща барон мрака наложил маскирующее заклинание. Теперь для любого прохожего Арей был просто массивным мужчиной средних лет с перебитым носом, одетым в темно-синий мешковатый костюм, и черную рубашку без галстука. Какой-нибудь частный охранник из бывших спортсменов, продремавший смену на складе бытовой техники между коробками с ксероксами.
   Ох, не обижайте этого дядю, люди! Дядя старый, дядя сердитый. И вообще так ли вам надо выходить сегодня из дома?
   – На Лысую Гору? – спросила Даф.
   – Да. Ты, светлая, Мефодий и Улита – со мной. Меф, предупреди остальных, чтобы заперлись в резиденции и никого не пускали, пока мы не вернемся! Явятся комиссионеры или суккубы – гнать в шею.
   Меф облизал губы.
   – Телепортируем? – спросил он. Процесс телепортации он очень не любил.
   Это было не столько болезненно, сколько противно. Ощущать, как ты становишься набором молекул, которые исчезают в одной точке пространства и собираются из ничего в другой, не особенно приятно.
   – Да, но не отсюда. Из резиденции мы телепортировать не можем. Лигул немедленно узнает точку нашего прибытия, – продолжал Арей.
   – Тогда как?
   – В Москве есть единственное место, откуда мы можем телепортировать относительно безопасно, оставшись незамеченными. Туда мы и отправимся, – сказал Арей, не поясняя, впрочем, что это за место.
   Когда Меф поднялся наверх, чтобы выполнить поручение, гостиная второго этажа была пуста. Он поочередно постучал в комнаты Наты и Мошкина. Ему никто не ответил. Тогда, уже по умолчанию, он толкнул дверь комнаты Чимоданова. Под ногами у него проскочил Зудука, как обычно что-то злоумышляющий.
   – Эй! – окликнул Меф.
   Его не услышали. Мошкин и Чимоданов сидели на стульях друг против друга и играли в «поцелуй меня, кирпич!». Вены на висках у обоих вздулись от напряжения. Между ними по воздуху с приличной скоростью летал тяжелый альбом с фотографиями.
   Правила игры были просты как все тупое. Ученики стражей или маги садились на стулья в восьми-девяти шагах друг от друга и закладывали руки за спину. Затем кто-то из играющих поднимал взглядом предмет и бросал его в лицо противнику. Тот должен был остановить его глазами и вернуть в нападавшего. Проигравшим считался либо тот, кто первым пропускал удар, либо тот, кто терял самообладание и пытался защититься от летящего предмета руками.
   Ната, по-турецки скрестив ноги, сидела на кровати у Чимоданова и лениво наблюдала за схваткой.
   – Эй! – крикнул Меф еще громче. Чимоданов на миг отвлекся и тотчас, получив
   альбомом в глаз, опрокинулся вместе со стулом.
   – Я тебя не ушиб, нет? Тебе ведь не больно, да? – всполошился Мошкин.
   – Щекотно, даун! – злобно ответил с пола Петруччо. Под глазом у него созревал крупный фингал.
   – Ты сердишься, да? Говоришь мне плохие слова, потому что я тебя расстроил? – не понял Мошкин.
   Это было уже слишком. Петруччо зарычал как голодный вурдалак и бросился его душить. Меф кашлянул.
   – Мы уезжаем. Вы остаетесь, – сказал он Нате, единственной, кто был в состоянии его услышать.
   Ната подняла правую ногу и прощально пошевелила пальцами.
   – И что я должна сделать? Помахать из окна платочком? – поинтересовалась она ехидно.
   – Запереть дверь и начертить на всех стенах защитные руны. И никому не открывать. Ни одной живой душе, – сказал Меф.
   – Ну живые души тут не особо часто и бывают, – заметила Ната.
   Ничего больше она не добавила, однако по ее интонации Меф понял, что повторять не требуется. При всех своих тараканах дурой Вихрова отнюдь не была, да и чувство самосохранения имела могучее, как титановый нагрудник. Он повернулся и, перешагнув через дерущихся Мошкина и Чимоданова, направился к лестнице.
   – Эй, стой! – окликнула его Ната, когда он был уже на второй ступеньке.
   Меф остановился. Повернулся.
   – Чего?
   – На всякий случай... Если что, я смогу послать SMS? Ну туда, где вы будете? – будто невзначай спросила Вихрова.
   – Вряд ли, – сказал Меф.
   Он не был уверен, что на Лысой Горе есть мобильная связь. Хотя, с другой стороны, Киев там вроде недалеко. Теоретически покрытие должно быть.
   Ната кивнула, принимая «вряд ли» к сведению.
   – Была у меня подруга, – сказала она в пространство. – Однажды она поругалась с приятелем, выскочила из его машины на перекрестке, а он послал ей вслед оскорбительное SMS. Она была убита. Если бы он просто заорал из окна, она бы простила.
   Мошкин перестал сопротивляться. Он лежал на спине и насмешливо смотрел на пыхтящего Петруччо, который дергал его за ворот свитера.
   – Ну и что? У меня тоже родители как-то месяц не разговаривали. Даже в кухне за столом не могли сидеть вместе. Когда один приходил, другой вылетал как пробка. А когда нужно было что-то сказать, отец посылал матери эсэмэску. Из соседней комнаты, – сообщил Мошкин.
   В глазах у Наты появилось нечто маниакально-мечтательное.
   – И она отвечала? – поинтересовалась она.
   – Да. Иногда тоже эсэмэской. Иногда по электронной почте, – сказал Евгеша.
   Меф спустился, думая про себя, что ему нравится его поколение. Если в детях природа отдыхает, то во внуках она просто отрывается.
   – Обожаю метро! Не как транспорт, а как место для свиданий! Бродишь вся такая в приятных предчувствиях и ищешь памятник то на кольцевой, то на радиальной. Памятник, конечно, какой-нибудь мелкий и хилый. В метро других не бывает. А под памятником, тихо психуя, тебя уже ждет рыцарь с веником украденных на кладбище гвоздик. Если, конечно, не перепутал день недели и десять утра с десятью вечера, – заявила Улита, спускаясь в подземный переход с мерцающей буквой «М».
   – Сколько можно говорить о любви?
   Арей остановился и не без интереса стал изучать витрину сувенирного киоска. В город пешком он выбирался крайне редко, а потому многое казалось ему новым и удивляло его.
   – Тогда давайте я буду говорить о росте курса эйдосов на вселенской бирже, – с вызовом предложила Улита.
   – Уволь меня от этого! Ненавижу, когда женщины берутся рассуждать о финансовых делах. От всех вселенских вопросов их элементарно можно отвлечь дебильным спором, как лучше разместить бриллианты на крышке золотой пудреницы, – сказал Арей, не отрывая глаз от витрины.
   – Тогда я буду рассуждать о битвах! Забацаю речь часа на два о том, как один дурак запустил в другого фаерболом и случайно попал в своего двоюродного дедушку, потому что второму дураку мучительно захотелось завязать шнурок на ботинке. И как его двоюродный дедушка за это отстрелил ему нос серебряной пулей с крестооб-разной насе... – Улита прервалась, поняв, что Арей ее не слушает.
   – Смотри-ка, Теночтитлан и Ло-а-ару. И сюда просочились! – сказал он, с ухмылкой показывая на две керамические фигурки. Фигурки изображали лупоглазых толстячков, сидящих на корточках. Рядом с одним на картонке было написано: «Погладь меня по пузику – получишь счастье!»
   – Кто-кто?
   – Теночтитлан и Ло-а-ару. Два божества ацтеков, перешедшие на сторону мрака. Наделены даром предвидения. Лигул использует их на полную катушку.
   – Это те два дегенерата, которых ацтеки кормили сырым человеческим мясом? – спросила Даф, что-то припоминая.
   – Они самые. Хотел бы я увидеть того лопухоида, который погладит фигурку Теночтитлана по пузику, да еще если на пальце у него случайно окажется ссадина. Боюсь, родственники долго не забудут его осчастливленного лица, – хмыкнул Арей и продолжил путь.
   Промелькнули газетный киоск, киоск фототоваров, две стекляшки с дисками и магазинчик женской одежды. Почему-то в последнем сидела не продавщица, а унылый-преунылый дядечка, по лицу которого никак нельзя было предположить, что он что-то понимает в своем капризном товаре.
   – Только попробуй! Схлопочешь! – сказал Арей не оборачиваясь.
   Улита разочарованно вздохнула и побрела за ним. Меф так и не понял, что именно она собиралась попробовать. Несмотря на то что момент был не самый располагающий, ведьма отрывалась на полную катушку. Даже близость начальства не портила ей настроение. Она стала забавляться с турникетами, заставляя их срабатывать от обычных календариков.
   К Даф, на плече у которой сидел Депресняк, подошла суровая контролерша и, потрясая свистком, заявила, что с кошками в метро нельзя. Депресняк не перенес такого унижения и сердито зашипел.
   – Это не кошка! Это ребенок! – сказал Меф и быстро провел ладонью перед глазами контролерши.
   – Ты что, пацан, сбрендил? Дурой меня считаешь? Я что, кошки от... – с яростью набросилась на него контролерша и вдруг застыла, открыв рот.
   – Наш младшенький. Кирюшечка. Еще есть двое старшеньких, но они с бабушкой дома сидят, – сказал Меф, делая шаг в сторону, чтобы Дафна не достала его пинком.
   Улита выудила в толпе смешного парня с редкой бороденкой в двенадцать волосинок. Такие бороденки любят носить студенты первого-вто-
   рого курсов, чтобы было что выщипывать на экзаменах.
   – Молодой человек, спросить можно? Что вы за розу такую купили? Палка длинная, а бутон крошечный? Это чтобы ваша девушка могла почесать себе спину? – пристала к нему Улита.
   Так и не дождавшись ответа, ведьма потеряла к парню интерес и занялась другими пассажирами. К тому времени они были уже на эскалаторе, а потом и на платформе.
   – Эй, мужчина, вы мне на ногу наступили! А если я вам наступлю? Это ж гипс будет, однозначно!.. А вы, девушка, под поезд собрались бросаться? Если нет – тогда закройте «Аннушку Каренину» и отойдите от края платформы.
   Подошел грохочущий состав. Арей вошел и сразу занял удобный закуток у двери. Дафну с котом и Мефа толпой пронесло в середину вагона. Улита, слишком массивная, чтобы ее можно было толкать безнаказанно, ухитрилась остаться где-то недалеко от Арея.
   Станции четыре ведьма смирно изучала схему метрополитена, трогала пальцем поручень и вздыхала с вызывающей тоской так, что щелкали челюсти. Неожиданно она резко повернулась. Мефодий услышал, как она громко спросила у кого-то:
   – Что вы ко мне прижимаетесь, юноша? Вам морально тяжело и хочется, чтобы кто-то был рядом?
   Какой-то тощий, юркий человечек в джинсовой куртке, запаниковав, стал быстро отодвигаться, стараясь затеряться в толпе. Ведьма поймала его за запястье.
   – Ну-ка, стойте! Я-то думала, вы прижималь-щик, хотела подарить вам немного человеческого тепла, а вы, оказывается, по другой части!
   – Отпустите меня! – прошипел человечек, дергая руку.
   – Не отпущу! – Улита внимательно всмотрелась ему в лоб. Глаза ее скользили по лбу, как по книжным строчкам. – Кто у нас тут? Ага, Чпыня Лев Александрович, 1985 года рождения. Паспорт серии 43 843657, выдан Преображенским ОВД г. Морквы... Что губки надул? Ну пусть Москвы. Род занятий – вор-карманник. Прорезает сумочки заточенной монетой. Уровень профессионального мастерства низкий. Специализируется на женщинах. Мужчин справедливо опасается и таскает бумажники только у пьяных или сонных, – громко прочитала Улита.
   Не жалея свою руку, которую ведьма ободрала ногтями, человечек пугливо рванулся и скользнул в открывшуюся дверь.
   – Ну разве не тоска зеленая? Не успеешь по-знакомиться, а тебя уже бросают! – сказала Улита, обращаясь к вагону.
   Через пару станций Арей вышел и, не оглядываясь, пошел вдоль платформы. Ведьма, монументальная, как ледокол, с легкостью проложила себе дорогу.
   – А ну брысь! Я пачкаюсь! Я вся в штукатурке! – сообщала она тем, кто медлил уступить ей дорогу.
   Зато Мефодий и Дафна едва протолкались, сносимые устремившимся в вагон встречным потоком.
   – Поберегись! У нас заразный буйный кот! – кричал Меф, однако пассажиры почему-то буйного заразного кота не боялись. Наверное, сами были буйные и заразные.
   Применять узконаправленную раздвигающую магию в вагоне было чревато. Могли быть жертвы. Кроме того, всякое Подземье – а метро относится к Верхнему Подземью – полно нежити и малопонятных энергетических существ, прорвавшихся некогда из других реальностей в результате всяких аномалий. Подняться на поверхность эти существа не могут. Глубины менее ста метров для них губительны. Однако здесь их мир, их царство. Кроме того, на некоторых ветках, особенно в центре города, встречаются неупоко-енные души диггеров и метростроевцев. Последние обычно предпочитают одиночество и бродят в тоннелях. Это их бледные, полубезумные лица проносятся порой в окнах вагонов. Сильный заряд магии может притянуть эти существа, и, как мотыльки на свет, беспокойные духи хлынут на станцию.
   Повиливая последним вагоном, как пес хвостом, поезд втянул свое расхлябанное туловище в тоннель. К этому времени Арей оказался у мутного металлического зеркала, в которое машинист обычно смотрит перед тем, как закрыть двери. Убедившись, что рядом никого нет, барон мрака начертил на пыльном зеркале руну. Дождавшись, пока руна вспыхнет, Арей тяжело подпрыгнул и, животом перевалившись через край рамы, исчез. Меф видел, как он уходит в пустоту отражавшейся станции. Станции, на которой был только он один...
   Буслаев невольно наклонился и посмотрел на зеркало снизу. Обычное, чуть выпуклое, в раме. Вот Арей остановился, нетерпеливо оглянулся, махнул рукой.
   – Помоги девушкам! Поработай ступенькой! – сказала Улита.
   Когда Меф опустился на четвереньки, ведьма без церемоний наступила на спину крякнувшему Мефу и настолько ловко, насколько позволяли ей габариты, забралась в зеркало. Даф последовалаза ней. Ее легкая нога едва коснулась плеча Мефа. Буслаев поднялся. Улита уже стояла рядом с Аре-ем. Даф ловила Депресняка, которому вздумалось поцарапать когтями мрамор. На мраморе оставались следы.
   Мефодий оглянулся. Платформа уже наполнялась народом. Некоторые удивленно поглядывали в его сторону. «Неважно... Легендой больше, легендой меньше», – подумал Меф. Он разбежался, подпрыгнул и, пройдя сквозь зеркало, пропустившее его с некоторым затруднением, оказался по ту сторону.
   Руна медленно растаяла. В зеркале появились станция с пассажирами и круглые зрачки приближавшегося из тоннеля поезда.
   – Где мы? – спросил Меф.
   Ни поездов. Ни пассажиров. Только лампы горят в пустоте, высвечивая уходящую вдаль платформу.
   – Да нигде особенно. В заглоте, – сказал Арей небрежно.
   – В заглоте?
   – Параллельные миры параллельны только в теории. На деле же магические поля иногда пересекаются. В результате часто случается так, что на
   пересечениях миров возникают дубли. Так называемые междумирия или точки перехода. Разумеется, такие дыры мы затыкаем, но на всякий случай запоминаем точки входа и выхода. Они, кстати, редко совпадают.
   – Почему редко совпадают?
   Арей подошел к врезанной в стену скамье. Всунутая горлышком между деревянными планками, в ней торчала пустая бутылка из-под ситро, которое не выпускалось уже лет двадцать. Должно быть, бутылка была на настоящей станции в день, когда заглот возник, и, продублированная, осталась навеки.
   – А нипочему. Просто не совпадают и все, – ответил барон мрака. Похоже, он никогда не задавался таким вопросом.
   – Смотри!
   Арей подошел к стене и, не жалея меча, ударил по сероватому с искрой мрамору, который почему-то так довлеет над воображением архитекторов метрополитена. Клинок прочертил на мраморе длинный, сразу затянувшийся след. Меф невольно посмотрел вниз, на ту плиту, которую Депресняк драл когтями. Да, так и есть. И там узкие шрамы на мраморе успели закрыться.
   – Заглот – странное место. Место вне всего, ничейная земля. Повредить заглоту нельзя и нарушить здесь тоже ничего нельзя. Разбей бутылку, сдуй паутину, сдвинь хоть соринку – все восстановится и вернется. Даже наши способности тут ослаблены, – сказал мечник.
   – И мои? – недоверчиво спросила Дафна.
   – Разумеется. Откуда ты, Даф, черпаешь твои силы? – спросил Арей.
   Даф замялась.
   – Вы же знаете откуда. Их вызывает флейта, – сказала она.
   Арей опустил меч, не возвращая его в ножны. Лезвие было тусклое, с зазубринами. Выглядело тупым. Не верилось, что им можно в принципе что-то перерубить. Но так казалось лишь тому, кто не ведал страшной силы кистевого удара Арея. Не знал лукавой хитрости его заговоренного клинка, который за мгновение до соприкосновения с целью становился острее бритвы.
   Арей медленно покачал головой.
   – Ответ очень приблизительный. Флейта – всего лишь инструмент материализации сил света в маголодию. Я говорил об ином. О том, что сил, которые можно было бы назвать конкретно твоими, не существует.
   – Почему это? – растерялась Дафна.
   – Твои силы – часть общей энергии света. Единый колодец добра, из которого черпают все, имеющие такое право. Право – это твои бронзовые крылышки, через которые проходит энергия.

   Если бы твои крылья были золотыми, твой допуск был бы выше. Не так ли?
   – Теперь я поняла, о чем вы. Вы очень точно выразили мою собственную мысль, – сказала Даф, имевшая большой опыт сдачи экзаменов.
   Арей ухмыльнулся, оценив эту осторожную колкость.
   – Ну хорошо, со светом проехали. А что у нас с силой мрака? – продолжал он.
   Начальник русского отдела не смотрел на Мефа, но тот и без того понял, что вопрос обращен к нему.
   – Ну тут есть разные версии. По одной из них, у мрака нет собственных сил. Его силы – это искаженные силы добра. Грязь, грехи, тоска. Зло, если брать его суть, это сгнившее, испорченное, умершее добро. За века мрака накопилось столько, что силы уравновесились. Силу мрака призывают эйдосами. Эйдосы, хранящиеся в дархе, помогают мраку материализоваться. Еще есть энергия артефактов, но это уже не самостоятельная сила, а лишь способ накопления и сохранения магии. Другими словами, исчезни начальная сила мрака, все темные артефакты стали бы вмиг бесполезны, – не задумываясь, бойко ответил Меф.
   Арей благосклонно кивнул.
   – Недурно, синьор помидор! Хорошая все-таки штука руна школяра!
   – Кому как, – с ненавистью сказал Меф. Сколько раз ему пришлось корчиться от боли и приходить в себя, лишь когда лба его касались живительные руки Дафны. Арей не стал ему сочувствовать. Жалеть кого-то не путь мрака. Да и свет последнее время все чаще склонен разделять этот подход. Жалость унижает, если она пассивная. Активная же жалость предполагает действия и поступки, противоречащие самой сути мрака.
   – Итак, заглот, – продолжал Арей. – Он лишен магии, не пропускает извне свет и мрак, и потому они тлеют здесь едва-едва. Лишь отраженным сиянием эйдосов в дархе и бронзовых крыльев. Единственный, кто обладает в заглоте полной силой – ты, Меф. Ты сам себе колодец.
   Арей коротко поклонился Мефу.
   – Но не зазнавайся, синьор помидор! Кое-что ты умеешь, однако твой путь к познанию только начинается. Три стадии проходит каждый, кто хочет стать первым: преклонение перед авторитетами, осознанное следование авторитетам, отказ от авторитетов. Только так можно проложить собственный путь. Другое дело, что нельзя отказаться от авторитетов слишком рано. Не стоит выпрыгивать из поезда, пока он не подошел к конечной станции. Все равно будешь тащиться по той же насыпи, сбивая в кровь ноги. Вначале сравняйся с авторитетами и лишь потом перешагни.
   Меф неосторожно сделал несколько шагов и внезапно уткнулся во что-то вязко-упругое, оттолкнувшее его от себя. Преграда. Откуда она здесь взялась – загадка. Визуально тоннель продолжался и дальше. Голову Меф интуитивно успел убрать, но плечом зацепил.
   – Что это было?
   – Я же говорил: заглот. Случайная аномалия, междумирие. Всех твоих сил не хватило бы, чтобы выпустить на ту сторону даже муху, – пояснил Арей.
   Меф недоверчиво отступил на шаг и сильно толкнул стену ногой. Он ожидал удара, сопротивления упругой стены, но на этот раз все было иначе. Нога провалилась в пустоту и исчезла. Меф с криком отпрыгнул.
   – В другой раз так не делай. Там вполне мог оказаться пес. Ты остался бы без ноги. Причем боли бы не ощутил, пока не выдернул бы назад обрубок, – спокойно предупредил Арей.
   Меф подумал, что это шутка.
   – Пес? Собака, что ли? – спросил он.
   – Скорее всего нет. Так их называют. Существа, охраняющие границу между мирами. Никто не знает, как велика эта граница. Метр? Десять метров? Километр? Но ее охраняют. И очень неплохо. Однажды я в этом уже убедился, – спокойно заметил Арей.
   – Как?
   Арей коснулся короткопалой ладонью рукояти меча.
   – Как-то в подобном заглоте – нет, не в этом, расслабься, Даф! – у меня была дуэль. Уже не суть важно с кем. Скажу только, что это был златокрылый, довольно высокого ранга и хороший боец. Спасаясь от моего меча, он отпрыгнул: ему нужна была дистанция для маголодии. Случилось так, что его голова оказалась по ту сторону. Также, как сейчас твоя нога, Меф. Раз – и я перестал ее видеть. Тело дернулось и осело. Я оттащил златокрылого за плечи. Головы не было. Откромсали ее очень неаккуратно. Огрызли лицо, часть шеи, мозг, но оставили полоску скальпа и ухо. Я не смог даже снять его золотые крылья. Они тоже оказались там.
   – Это были псы? – спросил Меф. Арей дернул плечом.
   – Похоже на то. Причем его голова пробыла по ту сторону не больше секунды. Я ничего не слышал. Ни шороха, ни крика... Но они, псы, должны были нас слышать. Возможно, их привлек шум боя, и они скопились там, ожидая. И знаешь, что мне кажется?
   Меф молчал, чтобы не задавать очевидного
   вопроса. Не надувать впустую строчки в многостраничной книге жизни.
   – Я думаю, что там, с границы, псы хорошо нас видят. Тогда их привлек долгий шум. Сейчас же они, без сомнения, учуяли попытку проникновения, – закончил Арей.
   Меф осторожно приблизился к стене, ощущая щекой осторожное покалывание. магического поля, Ему неприятна была мысль, что с границы на них кто-то смотрит. Кто-то злобный, осторожный и внимательный. Смотрит и ждет, пока они совершат первую ошибку.
   Он явственно видел крупную серую плитку по ту сторону границы. Такую же, как у него под ногами. Дальше виднелось зеркало, точный двойник того, через которое они недавно пролезли. Справа над зеркалом висели обычные для метро электронные часы.
   12:35:32
   12:35:33
   12:35:34
   Цифры менялись, скользя в бесконечность. Точно капли падали с невидимой нити.
   – В нашем мире ровно на секунду меньше. Или больше. Точно не помню. Но знаю, что разница ровно в секунду, – сказал Арей, проследив направление его взгляда.
   – Там уже параллельный мир? – спросил Меф.
   – Нет. Еще один заглот. Но уже их заглот. Параллельный мир начнется, если пролезть вон в то зеркало. Так во всяком случае должно быть по логике вещей. Симметрия миров и все такое. Во всяком случае второй границы между их заглотом и их миром уже нет, как не было ее и в нашем.
   Мефодий вновь ощутил желание протянуть руку и коснуться незримой преграды.
   – И вы никогда там не были? Даже не хотелось попасть в параллельный мир?
   Барон мрака посмотрел на него взглядом прозектора, под скальпелем которого неожиданно зашевелился труп.
   – У меня нет там никаких дел. Там ни у кого нет никаких дел. Единственная прелесть заглота – отсюда можно телепортировать незаметно как для света, так и для мрака, – сказал он подчеркнуто сухо.
   Арей отошел от стены и мечом стал очерчивать круг, готовя площадку для групповой телепортации.
   – Слушай, мне неприятна эта мысль. То, что там, за стеной, граница, где не действуют вообще никакие законы. Ни света, ни мрака... Может, там остатки хаоса? – шепотом сказала Дафна, обращаясь к Мефу.
   Меф ничего не ответил. Он и сам не знал.

   Когда круг был очерчен, Арей запахнул Улиту и Даф своим плащом и вопросительно оглянулся на Мефа. Меф в последний раз бросил взгляд в соседний заглот. На миг ему показалось, что в отдаленном зеркале быстро скользят фигуры, не имеющие определенных очертаний. Однако рассмотреть он уже ничего не успел.
   Горячая золотистая искра опалила Мефу нос. Арей не любил ждать. Нетерпение – визитная карточка мрака. Меф поспешно скользнул под плащ и, садясь на корточки, оцарапал щеку рукоятью меча Арея. Светлые волосы Даф были охвачены холодным серебристым огнем. Не успел Меф задуматься, не является ли это реакцией на элементарную магию, как тело его стало прозрачным и раздробилось на миллионы крошечных искр. И все они понеслись куда-то. Где-то рядом, Меф чувствовал это, летели и остальные. Дробный, продолжавший мыслить рой.
   Не успел Меф осознать себя частью гигантского роя, как все закончилось. Они стояли на голом каменистом склоне, на «проплешине» Лысой Горы. К старой каменной стене лепились похожие на соты дома.
   Улита деловито ощупала свое лицо и волосы.
   – Какая жалость! Обменяться телами с Дафной мне опять не удалось, – ехидно заявила она.
   Арей внимательно всматривался в даль. На дороге, ведущей от ворот поселка, появилась громоздкая телега. На телеге лежало что-то бело-серебристое, трепещущее. Сзади бодро шагали два мордатых, закованных в броню арбалетчика.
   – Русалку депортируют, – заметил барон мрака.
   – Куда?
   – Все туда же. В болото. Все равно без толку. Ночью опять вынырнет в каком-нибудь колодце и начнет колобродить.
   Мечник решительно отступил за большой камень. Телега с русалкой уже скрипела поблизости.
   – Имейте в виду, здесь мы инкогнито. Наш визит должен остаться в тайне, – объяснил мечник.
   – А если кто-то сильно захочет выяснить, кто мы такие? – спросила Дафна.
   Арей насмешливо взглянул на нее.
   – На Лысой Горе никто не проявляет особенного любопытства. Тут каждому второму есть что утаивать. Каждый третий скрывается от закона. Каждый четвертый не может спокойно смотреть на томатный сок. Каждый пятый не имеет материального тела. Каждого шестого убивают чаще, чем раз в неделю, и ему это порядком надоело... Но все же сильно наглеть не стоит!
   Говоря это, Арей развернул к себе Даф и бесцеремонно, точно имел дело с пластилином, что-то сделал с ее лицом. Депресняк зашипел, когда Арей мимоходом коснулся его круглой морды. После Даф наступила очередь Улиты и Мефа. Ме-фодий почувствовал, как ему больно мнут щеки. Что-то незримое, отслаивающееся и неприятное, как высохший клей, прилипло к коже.
   – Не пытайся снять. Это вторая личина! – предупредил Арей.
   Меф обернулся и не узнал своих спутников. Барон мрака был не чужд черного юмора. Дафну он превратил в молодящуюся ведьму с тонкими зеленоватыми губами и фарфоровыми зубами. В руках ведьма держала жирного, ощипанного до кожи мопса, утыканного наркоманскими иглами. Мопс пытался по-кошачьи изогнуться, но его заплывшая спина не была предназначена для таких движений, и он лишь простуженно лаял. Улита сильно высохла, вытянулась и стала похожа на королеву красоты в истощенном формате куклы Барби. Правда, на королеву, которую соперницы слегка облили серной кислотой из пузырька.
   Сам себя Арей превратил в горбатую бабку-ведунью, завернутую в темные тряпки. Его грозный меч стал клюкой.
   – Заметь, это не просто вторая личина. Это вторая личина с подстегой, – произнес барон мрака не без гордости.
   – Как это?
   – Ну взять хоть тебя, Меф. Неопытный маг увидит просто подгулявшего мертвяка, который перепутал день с ночью. Маг более опытный, из тех, что привык не доверять глазам, подключит истинное зрение и попытается проникнуть под твою личину. И увидит... хе-хе... придунайского вампира, соскучившегося по первой положительной... А теперь тихо! Больше никаких имен!
   Телега была уже совсем близко. Арей спокойно вышел из-за камня ей навстречу. Арбалетчики равнодушно покосились в его сторону. Зеленоволосая русалка лежала на соломе и лениво шевелила хвостом. Ей было жарко. На пахнущий сырой рыбой хвост садились мухи.
   – Как служится, соколики? Неделя за год, год за век? – спросил Арей, даже не пытаясь изменить голос. Видимо, личина делала это за него.
   Молодой широкомордый арбалетчик вскинул на него глаза и сразу отвернулся.
   – Вали, бабка! – процедил он сквозь зубы. Старуха-ведунья поклонилась и, опираясь на
   клюку, заковыляла к поселку. Да-да, заковыляла. Именно так показалось Мефу. Несмотря на это, он нагнал Арея только у частокола.
   В это время года Лысая Гора выглядела неплохо. Особенно живописны были ее дворики, удаленные от широких улиц с магазинами и присутственными местами. Затененные виноградом, с пирамидальными тополями, с черепичными крышами, с цветущими яблонями, прекрасные места эти, казалось, специально были предназначены мирозданием для медленной и степенной деградации. Годы здесь проносились как дни, и если бы не бессмертие многих лысогорцев, их жизнь просвистела бы мгновенно, как скорый поезд мимо заплеванного полустанка.
   Над дорогой висела полоса зноя. Все, что было живого (на Лысой Горе данное понятие воспринималось расплывчато), пряталось в садах или под крышами. Лишь пустые ведра проплывали к колодцу, охраняемые от вороватых соседей драчливыми коромыслами, или воинственно хлопал крыльями на заборе прогонявший василисков петух.
   Дважды на перекрестках попадались торговки. Прячась в тени и болтая, они нет-нет да бросали взгляды на столики со своим немудреным товаром. Там, на газетках, кроме семечек, обычных в этих местах, жарились на солнце сушеные глаза, пораженные грибком ногти и какая-нибудь экзотика, вроде позвоночных дисков великана, дающих силу в бою. Одна бойкая торговка выложила на газетке штук пять пузырьков с каплями берсерка.
   Меф забавы ради хотел купить (торговка уже лениво завозилась, настраиваясь, чтобы подойти к столику), но Улита вежливо сказала:
   – Не спеши, родной, а то успеешь! Ты когда-нибудь видел в Китае берсерков?
   – Почему в Китае?
   – Потому что это китайская подделка, В лучшем случае там вода из лужи.
   Меф разглядел пузырек и убедился, что слово «берсерк» на этикетке написано как «биРсеРк», да и русский шрифт подобран как-то стихийно, с миру по нитке, с гарнитуры по букве. Даже буква «И» клонила палочку не в ту сторону.
   – Неужели и сюда китайцы пролезли? – спросил Меф с восхищением. Капли он, однако, покупать не стал.
   Арей едва виднелся уже в дальнем конце улицы. За все время он ни разу не обернулся и не проверил, успевают ли за ним его спутники. Когда Мефодий, Дафна и Улита подбежали, то там, где мечник мелькнул в последний раз, его уже не было. От колодца расходились две дороги. Одна – прямая, от другой разбегались многочисленные проулки.
   Мефодий хотел сосредоточиться и нашарить отклик сознания Арея, но кто-то предупреждающе положил руку ему на плечо. Мефодий обернулся. Ему пришлось напомнить себе, что эта молодящаяся тетка с фарфоровыми зубами – Дафна, а заплывшая, задавленная жиром собачка – Депресняк. Хотя и он сам, если разобраться, выглядел как хорошо отлежавшийся мертвяк. Едва ли Даф получала наслаждение, разглядывая его.
   – Э-э... да?
   – Не надо магии!
   – Почему?
   – Видишь тех двоих?
   – Где?
   Даф глазами показала на две серые фигуры, прильнувшие к земле у покосившейся ограды, обвитой виноградом. Фигуры были небольшие, плоские, обмотанные тряпьем. Особого опасения у Мефа они не вызывали.
   – Увидел? А теперь быстро отвернись! – велела Дафна.
   – Зачем?
   – Ты передаешь им силу. Когда ты на них смотришь, даже случайно – они тебя считывают. Не давай им касаться твоего запястья, шеи. Избегай смотреть в глаза. Ты их тревожишь. Они смутно ощущают, что ты неправильный мертвяк. От тебя исходит сила. От таких ее не скроешь. Вон как завозились!
   – Кто они?
   – Потом скажу! Хорошо, что не видят глубже первой личины. Но все равно чувствуют... Идем отсюда! Я знаю, где Арей, – Дафна потянула его за руку по крайней дороге.
   Меф спиной ощущал, что обе плоские фигуры упорно ползут за ними. Полоска меча, томящегося за спиной в ножнах, обжигала ему кожу.

Глава 5
СВОЕВРЕМЕННОЕ БЕГСТВО КАК ФОРМА ПОБЕДЫ

   Жил-был человек молодой и приятный. И все у него было хорошо: и женщины любили, и деньги умеренно водились, и не дурак вроде, да только вот сверлило его чтото. Грызло.
   «Это оттого, что таланта у меня нет, – говорил он себе. – Дай-ка я ногу променяю на талант! Без ноги еще туда-сюда жить можно, а без таланта...»
   И променял. Осталось у него две руки, одна нога и один талант.
   Пожил он некоторое время со своим талантом, а покою все равно нет. Мучает что-то, не дает спокойно жить...
   Променял другую ногу. Не стало у него ни одной ноги, зато удвоенный талант. Женщины не любят, денег нет, работы нет – зато какой талантище. Им и греется. Да недолго грелся. Снова чувствует; не то. Сверлит, томит, сосет...
   Дурацкое дело нехитрое. Променял он руку на талант. Живет урод уродом, с одной рукой, зато с тремя талантами, высшими ценностями подпитывается. Стихи пишет, рисует, симфонии сочиняет.
   Пожил он так пару лет, а потом как-то плюнул сгоряча: «Да ну вас всех!», махнул оставшейся рукой и ее тоже променял. Почти гений стал. Писать не может, рисовать не может, зато «Времена года» Чайковского до последней ноты высвистывает...
   Посвистел так недельку-другую да и сгинул, Туловище променял, а оставшаяся голова от тяжести таланта под землю ушла. За уши не вытащишь.
   Притча о таланте

   – Даф, кто это? – спросил Мефодий.
   Он испытывал сильное желание вытянуть меч из ножен и разобраться с назойливыми плоскими существами, похожими на кучи тряпья.
   – А, не грузись! Всего лишь изголодавшиеся вампиры! – вместо Дафны ответила Улита.
   – Разве вампиры такие?
   – Да всякие они. Эти-то вообще вроде мавок... – заметила ведьма.
   – Мавок?
   – Ну да. Биовампиры такие, довольно приставучие. Мавки кровь не особо любят. Они все больше энергию тянут. Своей-то нет. Ты встречал когда-нибудь людей, которые нарочно доводят тебя, чтобы подзарядиться? Насосутся и ходят довольные?
   – Ну, – кивнул Меф, осторожно умолчав, что сам одно время поступал так.
   Улита удовлетворенно улыбнулась.
   – У мавок тот же расклад. Чем больше ты сейчас будешь злиться на этих уродов, тем сытнее их накормишь. А мечом размахаешься – тут они вообще так обожрутся, вовек не отвяжешься.
   – Выходит, их и прогнать нельзя? Так и будут за тобой тащиться? – озадачился Меф.
   Ведьма остановилась и снисходительно похлопала его по плечу.
   – Есть один отличный способ! Когда у тебя хотят попросить денег взаймы, опереди и попроси сам!..
   – Как это?
   – Смотри и учись!
   Улита решительно направилась к серым урчащим фигурам и присела рядом на корточки.
   – Привет, ребята! Я девушка неместная и очень голодная! Дайте вашей энергии хлебнуть, а? – спросила она с широкой улыбкой.
   Мавки засопели, переглянулись и быстро стали отползать.
   – А ну стой, куда? А девушку угостить? Ну хоть глоточек! – крикнула им вслед Улита. Мавки поднажали и поползли вдвое быстрее.
   Улита некоторое время гналась за ними, а затем вернулась к Мефу.
   – Ну как? Принял к сведению? – спросила она.
   – Они что, тебе поверили?
   – Почему нет? Главное – правильным образом настроиться психологически! Уверенность должна быть не только на языке, но и в сердце. Такие мелкие вампирчики ее сразу ощущают и рвут когти. Кстати, при известном желании опытный темный маг (а страж и подавно!) действительно может высосать любую мавку. Ам! – останется одна шкурка, как от помидора! – хищно сказала Улита.
   Меф уважительно внимал. Ведьма быстро и наблюдательно скользнула взглядом по его лицу и, внезапно схватив Мефодия и Дафну за локти, быстро потащила их под защиту раскидистого дерева. – Т-ш-ш! Ложимся и лежим!
   – Что случилось? – спросил Меф.
   – Не вскакивай! Лежи тихо!
   – Улита, в чем дело?
   Ведьма быстро подняла голову, кого-то высматривая. Затем взглянула на маленькие часики, подарок Эссиорха, и с досадой зацокала языком.
   – Никогда с ним такого не было! Странно, очень странно! – пробурчала она.
   – Что странно?
   Меф тоже попытался выглянуть, но Улита впечатала его носом в землю прежде, чем он кого-то разглядел.
   – Тише рыпайся! Брачный сезон бегемотов еще не начался!
   – Кого ты там увидела?
   – Нашего связного. Он явился на минуту раньше времени. У нас так не принято. И Арей куда-то пропал! Плохой знак! – нервно сказала ведьма.
   – Кончай интриговать! Что там такое? – начиная беспокоиться, спросил Меф.
   Улита вновь быстро взглянула на него.
   – Ну хорошо!.. Видишь вон того ведьмака? Она, наконец, позволила Мефу выглянуть. Он
   рассмотрел за покосившимся заборчиком огромного ведьмака с вислым носом, с зеленой кожей на лице. Ведьмак стоял, покачивался и огромным мачете потрошил подвешенную за задние ноги кошку. Судя по тому, как кошка выглядела, околела она уже давно.
   – Это и есть наш связной? У него такой вид, будто он раз в жизни выпил и с тех пор только опохмеляется, – усомнился Меф.
   – Так и должно быть. Мужик работает давно. Если его принимают за алконавта, что ж, ему же лучше! – ответила Улита серьезно. – И кошка вроде как неправильно висит. Должна лапами к забору... В общем делаем так. Ты подходишь к нему и говоришь пароль. Если что не так, мы с Дафной тебя прикрываем. Другого способа выяснить, запалилась явка или нет, я не вижу. Усек?
   – А если там засада? – спросил Меф.
   Улита многозначительно посмотрела на рукоять его меча.
   – Сам соображай. Если умрешь героем, Даф тебя не забудет. Что до меня, то минут пятнадцать и я, пожалуй, поплачу. Ну, удачи, ступай!
   Меф встал и, продолжая прятаться за деревом, проверил, легко ли вынимается меч. В рукаве на всякий случай припас заговоренный кинжал, Улита серьезно наблюдала за его приготовлениями.
   – Готов? – спросила она сурово.
   – Да. Какой пароль?
   – Чунтыре слюмзика зашпыняли имбицилтессу, – произнесла Улита с непроницаемым лицом.
   – Ты что, издеваешься?
   – Увы, нет. Пароли выдумываю не я.
   – А кто?
   – Неважно. Повторяй!
   – Четыре слямзика зашпыняли имбицилтессу!
   – Какие «четыре»? Чунтыре! И не слямзики, а слюжшки! Смотри не перепутай, а то решат, что ты подосланный казачок! – поправила Улита.
   Меф быстро взглянул на Дафну, точно прощаясь с ней, и, опустившись на землю, беззвучно пополз к ограде. У ограды он присел на корточки и стал отряхивать с груди землю, пока не вспомнил, что в личине мертвяка этот штрих лишь добавит ему достоверности.
   – Пора! – сказал Меф.
   Не позволяя себе раскачиваться, Буслаев одним прыжком перемахнул через забор, оказавшись от ведьмака даже ближе, чем сам того ожидал. Вислоносый ведьмак от неожиданности отступил на шаг, загораживаясь кошкой и выставив вперед мачете.
   – Чур меня! Чур! – забормотал он тревожно. – Кошка, спроси у мертвяка: зачем он вылез из могилы?
   «Опытный! К мертвяку напрямую не обращается!» – подумал Меф и, готовый при первом же
   подозрительном движении метнуть кинжал, отчетливо произнес:
   – Чунтыре слюмзика зашпыняли имбицилтессу!
   Глазки ведьмака округлились. Он взглянул на Мефа из-под кустистых бровей с крайним недоумением. «Хорошо притворяется! Профессионал!» – оценил Мефодий.
   Ведьмак продолжал осторожно пятиться, держа наготове мачете. Меф истинным зрением всмотрелся в мачете ведьмака, проверяя, не артефакт ли это. Мачете был самый обычный, даже, пожалуй, тупой. Никаких подозрительных свечений, никакой режущей ауры – просто большой нож.
   – Чунтыре сля... тьфу... слюмзика зашпыняли имбицилтессу, – старательно выговорил Меф.
   Недоумение на лице ведьмака усилилось. Его нос провис почти до подбородка.
   – Че-е-его-о, какую имбицилтессу?.. Кошка, спроси у мертвяка: чего он хочет?
   Меф еще раз повторил. На этот раз почти безнадежно. Бело-желтые патлы ведьмака задымили от гнева. Он ломанулся в избушку, отбросив по дороге мачете, малополезный в серьезной битве с мертвяками. Когда он вернулся, в одной руке у него был осиновый кол, в другой он продолжал держать за хвост дохлую кошку.
   – Кошка, передай гаду: порешу всех попало, никого не имея в виду лично! – бессвязно орал ведьмак.
   Он споткнулся, уронил кол и, всхлипнув от гнева, швырнул в Мефа кошкой, предварительно раскрутив ее за хвост. Пролетевшая по дуге кошка обдала Буслаева сладковатой вонью.
   Меф еще раз взглянул на кошку, на воющего ведьмака, на горевший во дворе костерок, над которым висел котел, на покосившуюся избушку, где совершенно точно не было никакой засады, и, все внезапно поняв, с воплем бросился к Улите.
   Ведьма каталась от хохота так, что помяла весь кустарник.
   – Как успехи, слюмзик? Зашпынял имбицилтессу? – поинтересовалась она, едва выговаривая слова.
   Меф кинулся душить ее. Ведьма не сопротивлялась.
   – Ну-ну, не увлекайся! У взрослых толстеньких тетенек тоже должны быть свои развлечения!.. Кто же так душит? Скрести руки и дави вниз, а еще лучше сбегай за подушкой! Возьми напрокат у Отелло. Дешево и сердито! – посоветовала она.
   Все это было так нелепо, что Меф отпустил ее. Какой-то новый звук заставил его обернуться. Рядом, закрыв лицо руками, почти беззвучно, с прорывающимися повизгиваниями, смеялась Дафна.

   Меф посмотрел на Дафну, на Улиту и тоже стал хохотать.
   Первой успокоилась ведьма. Или, точнее, ее успокоили. Неожиданно Улита поморщилась, как от сильной зубной боли, и ткнула пальцем в низкое одноэтажное здание, вросшее в землю. «Вампирня „Прокушенная артерия“, – значилось над входом.
   – Арей там! – заявила она.
   – Откуда ты знаешь?
   – Потому что он нас зовет! И даже очень громко! – сказала Улита, касаясь указательным пальцем своего лба.
   – Терпи, бабулька с клюкой, твои внучки уже идут!.. Ой, не надо топтаться у меня в мозгах! Уже и пошутить нельзя!
   У входа в заведение Мефодий остановился, разглядывая бумажку, выведенную на обычном струйном принтере. Вот только струи, по ходу дела, были совсем не чернильные.
   «Осторожно! Рож-контроль осуществляется непосредственно дверью. Мертвякам вход только в дневное время. Вампиры, оборотни и др. – круглосуточно. Физические разложенцы не допускаются».
   – Ясен пень, что не допускаются! Никакой справедливости. Зато моральные и нравственные разложенцы небось могут шастать стадами и толпами! Никто им слова не скажет! – заявила Улита, решительно толкая заговоренную дверь.
   Шагая следом за ней, Меф засомневался, пустит ли его дверь и не сочтет ли разложенцем, однако проблем не возникло. То ли надпись имела запугивающий характер, то ли магия двери сумела проникнуть под личину и опознать настоящего Мефа под маскирующей оболочкой.
   В вампирне было шумно. Никто не обратил на вошедших внимания. Лишь два-три завсегдатая скользнули по ним равнодушным взглядом. Арей скромно примостился в дальнем углу, лицом к двери.
   – А, вот и вы! А дольше тащиться нельзя было? На конкурсе скороходов вас застрелили бы еще на старте, – сказал он, не называя никого по имени.
   – Мы изучали быт имбицилтесс! – не моргнув глазом, сказала Улита.
   Арей хмыкнул. Настроен он был вполне благодушно.
   – Ну хорошо, об этом позже... А пока проверка наблюдательности. Меф, кто тут опасен тебе как бойцу? Действительно опасен?
   – В вампирне?
   – Да, в ней.
   Меф осмотрелся. Две старые безобразные ведьмы ели полусонных ос, вынимая их прямоиз обкуренного гнезда. «Нет, не эти», – подумал Буслаев и стал осматриваться дальше.
   В углу за изрезанным ножами столом четыре свежих мертвяка из новообращенных вампиров играли в карты. Трое выглядели неплохо, без видимых ран и повреждений, и лишь у четвертого в спине было около десятка пулевых отверстий. Все мертвяки были здоровенные, с бычьими шеями. Они шумно сопели и стаканами хлестали кровь, по неопытности мешая положительный и отрицательный резусы. Типичные братки из лопухоидного мира, которым чуток не повезло. Кто-то оказался немного шустрее или, возможно, просто нажал на курок первым. Но мертвякам-вампирам и здесь было явно неплохо. Они галдели и стучали стаканами по столу, требуя еще крови.
   «Эти? Неслабые ребята», – подумал Меф, продолжая озираться.
   У стойки о чем-то негромко шептались два бабая и гандхарв. Опасная публика. Рядом скуластый, до глаз заросший алконавт трясущимися руками отсчитывал дырки от бублика, чтобы расплатиться за очередной стаканчик. Лицо у него было красное, обожженное. Глаза воспаленные. Бармен, шустрый, разбойничьего вида вампир с серьгой в ухе и кустарно заштопанной ножевой раной на левой щеке, наблюдал за его усилиями с
   понимающей усмешкой. Оно и понятно, постоянный клиент.
   В стороне, за отдельным столиком, скромный мужичонка, похожий на огородника, ковырял вилкой салат. Довольно странная еда, учитывая место, где он находился. Аппендикс в его тарелке выглядел бы здесь куда органичнее.
   Пока Меф размышлял, жирный мопс, под личиной которого скрывался Депресняк, внезапно подпрыгнул метра на два и, повиснув на светильнике (тележное колесо с десятком негаснущих свечей из жира висельников), стал раскачиваться вместе с ним. Бармен тупо уставился на него. Ему впервые приходилось видеть такую шуструю собачку.
   Дафна вскочила на стол и отодрала Депресняка от лампы.
   – Не обращайте внимания! Моего мопсика сглазили, а вообще-то он ужасно неуклюжий, – сказала она, искусственно улыбаясь.
   Демонстрируя свою неуклюжесть, Депресняк пробежал по стене, по потолку, оттолкнулся лапами и с быстротой полтергейста уволок сушеную рыбину со стола у вампиров. Четыре ножа, которыми его атаковали, впустую вонзились в столешницу.
   А мопс уже, мурлыкая, пожирал рыбину под ногами у готовой провалиться под пол Дафны.
   – Так кто тут опасен? – нетерпеливо повторил Арей.
   – Мужичонка-огородник, – сказал Меф, с сомнением поглядывая то на вампиров, то на гандхарва с бабаями. Они казались ему куда круче, однако в вопросе Арея явно был подвох.
   – Какой еще огородник? – не понял Арей.
   – Да вон тот! Салатик ест.
   Барон мрака посмотрел и фыркнул.
   – Так тебя салатик смутил? И чем же он так опасен, поедатель-то салатиков?
   – Собранные движения. Не бросается в глаза, не привлекает внимания. Вид скромный и безобидный. В общем, личность явно непростая. С двойным дном, – пояснил Меф.
   – Ясное дело, что с двойным. Наемные маги-отравители все такие. И все почти вегетарианцы, чтоб чутье на яды не отбивать. В общем, обедать с ним я бы не садился и ужинать тоже, – заверил его Арей. – Однако речь не о нем!
   – А о ком?
   – Хочешь правильный ответ? Пожалуйста! Арей сделал неуловимое движение клюкой.
   Одна из дырок от бублика выпала из рук скуластого бородача-алконавта и со звоном подкатилась к столу, за которым пировали вампиры. Увидев, где остановилась монета, бородач умоляюще
   взглянул на бармена. Тот остался демонстративно безучастным.
   Бородач вздохнул и, пошатываясь, поплелся поднимать.
   – Щас кому-то будет фарш-мажор! – хищно сказала Улита.
   – Какой фарш-мажор?
   – Увидишь, какой! Много фарша и много мажора! – пообещала ведьма.
   Она не ошиблась.
   – Простите, р-ребята! П-потревожу! – извинился бородач, прикладывая руку к груди жестом бывалых пьянчужек.
   Вурдалаки переглянулись, предчувствуя развлечение. Опустившись на четвереньки, бородач пополз под стол за монетой. Он уже протянул дрожащую руку, когда здоровенный мертвяк, забавляясь, наступил ему каблуком на пальцы. Трясущийся бородач вопросительно поднял на него глаза.
   – Га! Бо-бо! – сказал вурдалак.
   Это было то последнее и единственное, что он сказал. Других реплик упомянутого субъекта история не сохранила. Бородач вздохнул и закрыл глаза. В следующий миг деревянный стол подлетел к потолку. Столешница раскололась. Кровь из разбившихся стаканов еще не забрызгала стены, а скуластый, мгновенно обратившись в небывало огромного, с седой шкурой волка, уже отгрыз у вампира голову. Тело тяжело завалилось на бок. Приятели мертвяка вскочили, страхуя головы от летящих досок стола. Это было серьезным просчетом. Закрывая голову, теряешь динамику, не думаешь о корпусе и ногах. Прежде чем мертвяки успели собраться и атаковать, волк уже перегрыз одному бедренную артерию, мимоходом отмахнув кисть, которой мертвяк пытался защититься, и бросился снизу на горло второму. Все происходило с невероятной скоростью. Волк даже не рычал. Он действовал. Точно, жестко и расчетливо.
   Когда мгновение спустя он вскинул морду, она была вся в крови. Чужой, холодной, позаимствованной у другого, крови вампира. Мефу достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что мертвяк уже не встанет. Раны таких размеров не зарастают даже у вампиров. Последний мертвяк, верно оценив расстановку сил, метнулся к стене, на которой висели алебарды, но добраться до алебард не успел. Волк прыгнул на него сзади, толкнул лапами в спину и сбил с ног. Послышался отвратительный, ни на что больше не похожий звук раздираемой плоти.
   Даф закрыла лицо руками. Для нее, рожденной в Эдеме, невыносимо было смотреть на такое. Когда несколько секунд спустя ужасные звуки смолкли, Даф решилась оторвать руки. Огромный седойволк исчез. Трясущийся бородач поднял с пола монетку и, обтерев ее о куртку неподвижно лежащего вампира, пошатываясь, направился к стойке. Движения его вновь приобрели картонную важность, какая бывает только у алконавтов.
   Подошел к стойке, положил монету в кучку и жестом кутилы придвинул всю мелочь бармену.
   – Пжалста, сто псят! – сказал он.
   Бармен, не удивляясь, взял большую бутылку с кровью и вместо «сто псят» щедро плеснул все двести. Затем подал кому-то знак, чтобы убрались в зале. Видимо, стычки, в том числе и с подобным исходом, не были в его заведении редкостью.
   Бородач с полным стаканом отошел в уголок и сел за освободившийся столик (отравителя, который сидел тут прежде, как ветром сдуло).
   – Кажется, кто-то сейчас достигнет нирваны, – сказал Меф.
   Арей кивнул.
   – Он и так постоянно в нирване. Во всяком случае в человеческом воплощении. Зато в другом его воплощении с ним лучше не связываться.
   – Это я уже заметил. Как его зовут? – спросил Меф.
   – Олаф.
   – Скандинавское имя.
   – Неудивительно. Он варяг.
   – Варяг?
   – А что тебя удивляет? Варяги и занесли к нам оборотничество. Наши оборотни гораздо мельче, а все потому, что были покусаны позже. И пьяницы варяги страшенные, тут уж никуда не денешься.
   Арей подождал, пока скуластый опустошит стакан, а затем спокойно встал и пересел за его столик. Дафна увидела, как бородач неожиданно зорко вскинул на него глазки. «Этого личиной не одурачишь», – поняла Даф.
   Бородач и Арей обменялись всего несколькими фразами. Затем Арей встал и, опираясь на клюку, вышел из вампирни. Выждав некоторое время, за ним направился и бородач. Даф, Мефу и Улите осталось лишь последовать за ними.
   Арей и скуластый быстро шли куда-то. Арей впереди, а варяг, оживленно жестикулируя, чуть позади. Он словно оправдывался, но одновременно было заметно, что и особого страха перед бароном мрака он не испытывает.
   Арей и его спутник свернули в проулок, затем еще в один и неожиданно оказались у низкой избушки, вросшей в землю почти по крышу. Олаф толкнул дверь, пропустил вперед Арея и вошел сам. Внутри оказалось неожиданно просторно. На стене висели два меча и боевой топор. Мечи были обычные, разве что заговоренные на удачливость, но зато вокруг топора Меф заметил синеватую потрескивающую ауру. Все это Буслаев обнаружил, когда сам заглянул в дом.
   – А это еще кто? – хмуро поинтересовался у Арея Олаф.
   Его маленькие медвежьи глазки смотрели вглубь, до самого дна, не смущаясь личинами.
   – Мой ученик. Мефодий Буслаев.
   – О! – понимающе отозвался Олаф, больше ничем не выразив удивления.
   У себя дома он сразу стал трезвее. Надобность притворяться отпала.
   – А это, конечно, Улита, – сказал Олаф, не столько спрашивая, сколько утверждая.
   Улита подняла руку и пошевелила пальцами, делая «ку-ку».
   – Не обращайте на меня внимания! Меня нету. Я коробочка от тени отца Гамлета. Меня укусила овечка пофишзма, – сказала она.
   – Надеюсь, это не заразно? – поинтересовалась Даф.
   – Щас чихну на тебя – узнаем! – пообещала Улита.
   – Светлая? – продолжал Олаф, без интереса взглянув на Дафну.
   Он даже не потрудился произнести обычного «а это кто?». Дафне это не понравилось. Она всегда верно следовала ритуалу вежливости, о котором Меф порой издевательски отзывался: «Ну что? Повиляла хвостиком?»
   – Да, я действительно светлая! Больше по существу проблемы вам ничего не хочется добавить? – произнесла она с вызовом.
   Улита в восторге показала Даф большой палец. Что до Олафа, то он словно не услышал. Дафна с досадой на собственную оплошность подумала, что варяги полутонов не понимают.
   Когда Олаф отвернулся, Улита быстро и весело ткнула Дафну локтем.
   – Ну что, не пробила его толстой шкуры? Не кисни!
   Олаф присел на дубовую лавку, покрытую медвежьей шкурой.
   – Я ждал вас раньше. Вчера-позавчера, – сообщил он Арею.
   Арей без церемоний пнул лавку, и Олаф скатился на пол.
   – Ах, ждал? Я сердит. Почему не предупредил сразу? – прорычал мечник.
   Олаф ухмыльнулся, не пытаясь встать.
   – Как предупредить-то? Лысая Гора под колпаком. Попасть сюда просто, как и прежде, а вот на выходе... Маги, вампиры, ведьмы – народ просто исчезает. Все тихо сидят по норам, и ждут, пока тучу пронесет. Кощеев активно делает вид, что ничего не происходит, а сам дрожит как заяц на электрическом стуле! – спокойно сказал Олаф.
   – А телепортанты? Тоже исчезают? – недоверчиво спросил Меф.
   Олаф провел большим пальцем по шее, показывая, что происходит с обратными телепортантами.
   – Скажи светлое слово заглоту! Думаешь, Арей просто так страховался? – шепнула Мефу Улита.
   – Ты видел тела наших агентов? – спросил Арей.
   – Само собой. Я прибыл почти сразу, еще до городской стражи. Сразу, как только перестал ощущать их мыслепотоки.
   – Опиши их!
   – Чего тут описывать? Выпиты глаза и мозг. Череп изнутри оплавлен. Оружие осталось в ножнах. Перстень у Альфонсины холодный. Никакого прямого боевого контакта. Ближе десяти шагов к ним никто не подходил.
   Меф догадался, что Альфонсиной звали убитую ведьму. Остальные двое были вампиры.
   – Сопротивления, конечно, никто оказать не успел? Кажется, Герард и Фридрих были неплохими бойцами, – сказал Арей.
   – Какое там сопротивление? Если все длилось больше двух секунд, можете отрезать мне голову, – сказал Олаф.
   Арей недобро прищурился.
   – Чумное Кладбище? Там же, где всегда? – спросил он.
   – Да.
   – Но как Альфонсина догадалась? Почти четыре сотни лет ходом не пользовались.
   Олаф облизал губы.
   – Накануне там видели свечение. В овраге, у общих могил. Я узнал об этом уже после, – торопливо добавил он.
   Арей наклонился к нему и что-то быстро спросил. Спросил совсем тихо, но Дафна все равно услышала. Слух у рожденных в Эдеме очень чуткий.
   – Багровое или светло-розовое с ободом?
   – Багровое, – без промедления ответил Олаф.
   На секунду лицо Арея окаменело, как маска. Дафна разобрала, что он негромко ответил:
   – Вот как? Что ж, пусть будет багровое.
   Арей коротко кивнул и, не прощаясь, направился к двери. Олаф не удивился. Он продолжал лежать на полу, видно, решив, что раз он оказался тут, то можно и вздремнуть. Похоже, банальная вежливость так же мало входила в традиционные ценности варягов, как и в ценности Арея. Улита, Дафна и Мефодий потянулись за шефом.
   – Удачно выбраться! На вашем месте я бы пошел Черной Гарью, а за Гарью сразу нырнул бы в лес. Хоть и жалкий, но шанс прорваться есть, – напутствовал их Олаф.
   «Ничего себе, – изумился Меф. – Говорить стражу, начальнику русского отдела, лучшему мечнику мрака, что у него есть жалкий шанс!»
   – Хорошо. Так мы и поступим. Ты с нами не пойдешь? – спросил Арей не оборачиваясь.
   – Нет. Я ветхий старичок, – отвечал Олаф. Меф удивленно посмотрел на распираемую
   силой рубаху варяга.
   – Вы это о себе?
   – Не туда смотришь, наследник! Я духом ветхий старичок. Когда из шампанского выходит газ, бутылкой еще можно драться, ну да это уже совсем не то... – спокойно отвечал Олаф.

***

   Черная Гарь оказалась совсем не тем, что следовало из названия. Ничего черного и тем более горелого там и близко невозможно было обнаружить. Зато на старой гари во множестве росли молодые березы, причем росли так густо, что Меф периодически терял из виду Даф, хотя она шла всего метрах в трех левее.
   Зато лицо Арея, который шагал совсем рядом, Мефодий видел очень хорошо. Барон был сосредоточен и угрюм. Свой меч он неназойливо держал под рукой, что говорило о многом. Мефу хотелось задать ему пару вопросов о выпитых глазах и багровом свечении, но он ощущал, что ничего, кроме гнева, это сейчас не вызовет. Защитная личина ворожеи все еще защищала Арея. Более того, перед тем как войти в лес, мечник ее усилил, придав горбатой ворожее черты пародийного сходства с Лигулом.
   Последней сердито хромала Улита. Туфли на каблуках ведьма давно уже несла в руке и, вынужденная идти босиком, то и дело ойкала и ругалась.
   – Противнее всего, наверное, занозы, – сочувственно сказала Дафна.
   – Не угадала, светлая! От заноз существуют заговоры.
   – А что тогда?
   – Противнее всего – наступать на улитку. Во-первых, заговоров нет. Во-вторых, панцирь острый, режет пальцы, и, наконец, внутри она склизкая и противная.
   Ведьма задумалась и добавила:
   – А вообще тупой каламбур получился: Улита наступает на улитку. Брр! Гадость! Походит на разборку между близкими родственниками.
   Три четверти часа спустя Арей остановился на берегу неширокой лесной речушки, которая здесь, в начале своего течения, еще не была уверена, настоящая ли она река или просто зазнавшийся, разбухший после весеннего полноводья ручей. Через речушку был перекинут деревянный мост. Тут много лет назад и остановилось пламя. На том берегу стоял буреломный лес. Там и начинались земли, которые Олаф считал опасными.
   С минуту Арей простоял на берегу, прислушиваясь, а затем, не касаясь моста, шагнул в воду и стал переходить ручей вброд. Меф, Дафна и Улита последовали за ним. Вода едва доходила до пояса. Дно было топким и илистым. Меф ощущал, как ноги проваливаются в раскисшую грязь. Там, где нога увязала, на воде сразу расплывалось мутное пятно.
   У противоположного берега дно дало уклон. Мефодий увидел, как Арей провалился по грудь, а затем, оттолкнувшись, прыгнул в высокий камыш и выполз на берег. Меф без колебаний последовал его примеру. Цепляясь за камыш, он порезал руку острым краем. Выступила кровь. Арей заметил это и нахмурился.
   – Здесь ни одна капля крови не может пролиться незамеченной, – сказал он.
   Последней, уже после Дафны, на берег выбралась запыхавшаяся Улита. Река, журча, уносила вниз по течению расплывшиеся пятна глины, зализывая, как собака раны, свое взбаламученное дно.
   – Меня просто трясет! Ненавижу ходить пешком! Почему мы не можем телепортировать? Ну позязя! – сказала она возмущенно.
   Арей красноречиво посмотрел на секретаршу и ничего не сказал. С одной стороны, он как будто много позволял ведьме, а с другой – не любил, когда она слишком уж увлекалась и сокращала дистанцию. Дистанция – главное понятие социального бокса.
   – Ну хорошо, нельзя так нельзя. Тогда давайте вызовем Мамая! Пусть найдет какой-нибудь взорвавшийся вертолет... Все-все, молчу! Не надо поедать меня глазками! Да, я уставшая слабонервная женщина, и не стоит развивать эту тему!
   Теперь они продвигались вперед осторожно. Арей то и дело останавливался и ненадолго замирал. Шевелиться в такие минуты никому было нельзя. Тем более странно, что при всем том щли они не по бурелому, а держались тропы.
   – Бурелом – самый очевидный путь. Его выбирают те, кому есть, что скрывать. К тому же звуки в нем разносятся дальше. И потому тропа безопаснее, – негромко пояснил Арей.
   Вскоре он остановился у дерева, на стволе которого была схематично вырезана человеческая голова. Точно такая же голова помещалась с другой стороны тропы.
   – Здесь, – процедил Арей сквозь зубы.
   – Что – здесь?
   – Еще одна граница. Не люблю это место. Оно всегда здорово тянет силы. Нечто вроде заглота, да только параллельные миры тут ни при чем, – сказал мечник.
   Теперь он шел решительно и быстро, уже почти не скрываясь, но и не останавливаясь. Похоже, тут скрыться было уже невозможно. Лес редел.
   Неожиданно – причем Меф готов был поклясться, неожиданно даже для Арея – послышался конский топот, и навстречу им по тропе проскакали трое на взмыленных черных конях. Всадники были в плащах, под которыми угадывались кольчуги. Лица скрывали маски. Никакого оружия при них Меф не заметил, но оно могло быть и под плащами. Во всяком случае беззащитными всадники не выглядели. От их неподвижных грузных фигур и тяжелых коней исходила скрытая угроза. Она сквозила как холодный ветер в дверную щель.
   – Смотри в землю! В землю! – звенящим шепотом приказал Арей.
   Арей, а за ним и остальные, отошли на край тропы, пропуская всадников. «Кто мы для них? Старая ведунья, две ведьмы и мертвяк. Мелочь, в общем-то», – подумал Меф. Всадники проскакали совсем близко, едва не сбив их конями. Мефодий увидел мокрые от пота подпруги, клочья пены на лошадиных губах и блестящие кольца уздечек. Из конских ноздрей на него душно пахнуло серой. И еще одно бросилось в глаза: крупная, очень бледная рука последнего всадника, сжимавшая уздечку.
   Взгляд Мефодия, задержавшись на руке, невольно скользнул по ней к плечу и выше. На секунду его глаза встретились с узкими щелками, прорезанными в маске последнего всадника. Словно пар обжег ему роговицу глаза. Меф заморгал, затряс головой, ослепленный, растерянный. Все это длилось не больше мгновения. Всадник отвернулся. Проскакал.
   Арей, склонившись в фальшиво-смиренном поклоне, дождался, пока опустеет тропа. Меф видел его настороженный взгляд, прикованный к спинам всадников. Даже когда всадники скрылись за поворотом, Арей стоял и слушал.
   – Кто это такие? Почему мы не... – начал Меф.
   Он тер глаза, пытаясь восстановить зрение, пока не понял, что защитная энергетическая аура у его головы почти пробита. Даже не пробита, а прожжена в двух местах (правый и левый глаз) с той легкостью, с которой гвоздь, раскаленный над газовой плитой, протыкает пластмассу.
   Меф внезапно очень ясно понял, что, если бы конь не проскакал, унося всадника, и контакт их глаз продлился бы чуть дольше, он утратил бы зрение, а возможно, и жизнь.
   «Глаза и мозг выпиты. Череп изнутри оплавлен», – вспомнил он слова Олафа.
   – Говорили тебе: смотри в землю! На силу понадеялся? Ну-ну! Если бы кони не боялись их до такой степени, ты был бы уже мертв, – раздраженно сказал Арей.
   – Кто это был? Арей пожевал губами.
   – Беглые стражи из Нижнего Тартара... На Чумном Кладбище есть прямой ход в Тартар. Фактически единственный в этом мире. На короткое время он открылся, и кое-кому удалось вырваться. Мои агенты на Лысой Горе что-то почуяли и пытались их остановить... – процедил он сквозь зубы.
   – Но почему мрак заточил своих стражей в Тартаре?
   – Закон бытия. Тяжелое опускается вниз. Легкое поднимается наверх. Это те, кто был слишком жесток для Верхнего Тартара. Ненависть подавила у них разум. Они нежелательны даже для Лигула. Слишком яростны, слишком порочны. Не признают ничьей власти, плохо выполняют приказы, рвут своих с не меньшим удовольствием, чем чужих. Понимаешь?
   – Нет.
   – Есть такое хорошее качество: самоконтроль. Даже братва опасается явных психопатов и отморозков. Никогда не знаешь, когда их сорвет с катушек. Для своих они опасны не меньше, чем для чужих. Бойцовая собака не должна рвать хозяина и не должна без команды ни на кого бросаться. Это железное правило. Если оно нарушается, от собаки избавляются.
   – Как мрак от этих стражей?
   – Точно. К счастью, у мрака есть Нижний Тартар. Их ссылают туда, и они носятся в кромешном мраке, в пустоте, во льду и пламени, убивая и калеча друг друга.
   – А сейчас кто-то выпустил их в Верхний Мир? – спросил Меф.
   Внезапно Арей вскинул голову и властно зажал ему рот железной ладонью.
   – Молчи! Слушай!
   – Они же уска... м-м-м...
   Удалявшийся топот копыт смолк. Зазвенела сбруя. Грызлись разгоряченные жеребцы. Послышался резкий удар хлыстом и ржание.
   – Совещаются, что с нами делать. Зачем ты поднял глаза? – услышал Меф шепот барона мрака.
   Сильная ладонь оторвалась от губ.
   – Но я... Мы под личиной. Они принимают нас за... – принялся оправдываться Меф.
   – Ты глуп! За мной! – приказал Арей.
   Он грузно побежал, а после приостановился, пропуская Мефодия, Улиту и Дафну вперед. Земля дрожала от ударов копыт. Всадники вновь догоняли их, причем не стоило уже спрашивать, с какой целью.
   – Зачем по тропе? На конях они нас легко настигнут, – крикнул Меф, немного отставая, чтобы оказаться рядом с Ареем.
   – Они догонят нас в любом случае, – отвечал Арей.
   Воздух с хрипом вырывался сквозь его разрубленный нос.
   Конский топот был уже не просто рядом. Казалось, он сливается с ударами сердца.
   «Глупо нестись и терять силы! Мы выдохнемся, они – нет», – подумал Меф. Азарт боя начинал постепенно заполнять его.
   – Продолжай бежать, Меф! Не оглядывайся! Нужно, чтобы они гнались за вами, – приказал вдруг Арей.
   – А вы?
   – Беги, тебе говорят! – голос Арея стал настойчивым. – Беги, но когда поймешь, что началась рубка, – возвращайся. Одному мне не выстоять. Светлую захвати с собой. И помните про глаза. Никакого прямого контакта! Когда будешь рубиться, выше подбородка взгляд не поднимай.
   Меф не поверил своим ушам. «Одному мне не выстоять!» Услышать такое от Арея!
   – Улиту притормозите. Ее убьют сразу. Пусть даже близко не суется! – добавил Арей и вдруг остановился.
   Все же Буслаев не послушался и обернулся. Он заметил, как мечник скользнул за раскидистую иву. Меф, продолжавший воспринимать его в обличье горбатой ворожеи, увидел, как старуха, встав лицом к тропе и слившись с ивой, поднимает клюку.
   Первый из всадников, несколько опередивший остальных, показался на изгибе тропы. Он скакал, пригнувшись к седлу и пропуская над головой ветви. В седле он сидел цепко, но все же Меф ощущал смертельный страх коня, рот которого в кровь был разодран уздой. Кони, рожденные в Верхнем Мире, никогда не привыкнут к созданиям Нижнего Тартара.
   Что-то смутно заподозрив, всадник стал натягивать узду, одновременно откинув корпус назад, но, заметив совсем близко спину удирающего Мефа, с яростным криком устремился за ним. Когда всадник оказался у ивы, Арей вынырнул ему навстречу и, для устойчивости припав на левое колено, загнал меч ему под доспехи. Это не был удар в чистом виде. Всадник сам наскакал на клинок. Лезвие вышло под лопаткой. Убедившись, что дело сделано, Арей потянул рукоять меча влево и вбок, позволяя телу самому соскользнуть с клинка. Обезумевший от страха конь с опустевшим седлом проскакал мимо Мефа, до крови рассек ему щеку болтавшимся стременем и скрылся в кустарнике.
   Меф воспринял это как знак того, что бой уже начался, и дольше тянуть не имеет смысла. Он выхватил меч и бросился к Арею. Буслаев не послушался мечника и не стал окликать Даф, не желая подвергать ее опасности. «Пусть они с Улитой бегут. Мы уж сами», – подумал он. Однако Даф и без Мефодия сообразила, что к чему, и внезапно появилась совсем близко. За ее спиной с хлопком материализовались огромные белые крылья.
   – Меф, не дергайся! Я в воздухе! – крикнула она и спустя мгновение оказалась метрах в пяти над землей.
   Признаться, Меф даже не увидел стартового взмаха ее крыльев. Все произошло мгновенно.
   – Не смотри им в глаза! – только и успел сказал Меф.
   Горячая Улита тоже рванулась разбираться, но Мефодий взглядом бросил ей под ноги ветку. Когда ведьма, ругаясь, растянулась на тропе, Даф, сразу поняв замысел Мефа, остановила ведьму маголодией. Маголодия заключила Улиту внутри шара, который невозможно было разбить как снаружи, так и изнутри. Магический шар совсем не пропускал звуков, чему Меф был рад, поскольку по красному лицу Улиты и по той силе, с которой она колотила изнутри по преграде, стало понятно, что она осыпает их угрозами.
   Подбежав, Меф к немалому изумлению обнаружил, что противников у Арея вновь трое. Двое, кружась на конях, обрушивали на него сабельные удары с седел. Один бился пешим, решительно заходя барону за спину и поочередно пытаясь то подсечь его колени, то перерубить цепь дарха.
   Удивленный Меф понял, что это тот самый, которому Арей загнал клинок под нагрудник. Невероятно! Один из сильнейших мечей мрака рассек ему сердце и – ничего. Словно и не было никакой раны. Арей перемещался, разрывал дистанцию, защищался, но держался, как заметил Меф, осторожно. Дважды он мог результативно атаковать, но почему-то не делал этого. Меф сообразил, что на это есть свои причины. Лишняя рана не причинит противникам особых страданий. Клинок же может застрять в теле или доспехах, и драгоценные секунды будут потеряны. Именно поэтому колющих, самых опасных ударов Арей пока не наносил, ограничиваясь рубящими.
   Лицо Мефа опалило раскаленным взглядом. Он понял, что его появление не прошло незамеченным. Не поднимая глаз, ибо боль от предыдущего ожога была еще слишком сильна, Меф нырнул под брюхо жеребца, которым его пытались сбить с ног, и, не желая убивать или ранить животное, ограничился тем, что несильно кольнул его кинжалом в круп. Подпругу он успел перерезать, когда скользил под конем. Жеребец встал на дыбы.
   Всадник упал вместе с седлом, однако узды не выпустил. Гневно выкрикнув что-то (голос его был невнятен и похож на птичий крик), страж из Нижнего Тартара вскочил. Он дернул узду с такой немыслимой силой, что конь упал на колени. Всадник приблизился к нему, и Меф увидел, как он медленно, с удовольствием, перерезал жеребцу горло. И лишь после этого выпустил из руки узду. Серый плащ залило кровью. Конь захрипел, забился...
   Страж из Нижнего Тартара коротко, с издевкой, поклонился Мефу и, взмахнув саблей, обрызгал его кровью. Мефодий ощутил теплые, липкие капли на своем лице. Этот жест явно означал, что убийство коня он перекладывает на совесть Буслаева.
   Меф закричал, метнул нож и бросился на стража с мечом. Он лишь немного отстал от ножа, скользнувшего по щеке отстранившегося стража. Вообще-то Мефу хотелось загнать нож в глазницу, но он промазал. С ним порой случалось, что от гнева он терял голову. Страж из Тартара умело защищался, но все же отступал, так велика была ярость Мефа. Заметив, что его противник отставил левую ногу чуть дальше, чем нужно, Меф нанес по ноге рубящий удар и еще до того, как меч коснулся бедра, понял, что удар достиг цели. К его удивлению, сопротивления кости клинок не ощутил. Он прошел как сквозь рыхлое тесто, которое, охотно уступив клинку дорогу, сразу сомкнулось за ним. Это была даже не регенерация, а почти полная неуязвимость!
   Одновременно две волны боли – мертвенного холода и испепеляющего жара – прошли по клинку Древнира и сквозь его рукоять достигли руки Мефа. Даже ослабленные мечом, они были невыносимы, особенно в таком сочетании. Меф сам не понял, как он сумел вытерпеть и не выпустить клинок. Разве что мысль, что Арей вытерпел то же самое, придала ему мужества.
   В следующую секунду Мефу пришлось спасаться от сабельного удара, направленного ему в шею. Меф ушел от клинка по кругу и достал противника колющим ударом в шею, в награду получив все те же волны боли, которые теперь сумел отразить, так как был готов к ним. И снова ничего. Разве что взгляд стража из Нижнего Тартара, скользнув по мечу Древнира, на миг ослепил самого Мефа. Он поспешно отступил, ощущая, что аура его пробита на треть и требуется время, чтобы восстановить ее. Отражая удары, Меф пробился к Арею. Теперь они сражались спина к спине.
   – Как успехи? – поинтересовался барон мрака. Голос его звучал как всегда спокойно. Разве что он чуть чаще делал паузы, чтобы нанести или принять очередной удар.
   – Никак. Меч Древнира их не берет, – крикнул Меф. Он был озадачен. До сих пор он жил с уверенностью, что, если потребуется, его оружие с легкостью пустит в колбасную нарезку даже танковую пушку.
   – Не берет? Кто бы мог подумать? А ты накатай жалобу в общество производителей магического оружия, – с насмешкой откликнулся Арей.
   Удачным ударом он выбил у одного из отморозков из Нижнего Тартарасаблю, однако та, едва долетев до земли, вновь вернулась к тартарианцу в руку. К тому времени спешился уже и третий страж. Теперь трое бились против двоих.
   Меф торопливо пролистывал в памяти основные варианты магических атак.
   – А если целить им в глаза? Или попытаться нанести им раны их собственным оружием. Или...
   – Экспериментируй! Только не отходи от меня далеко, чтобы мне не пришлось собирать тебя по всему лесу! – великодушно разрешил Арей и тотчас, действуя по словам Мефа, загнал клинок одному из нападавших в глазницу. Глазница потухла, но спустя секунду зажглась вновь.
   – Но как же? Там же мозг! – воскликнул Меф.
   – Какой еще мозг? Ты, сдается мне, ничего не понял, – процедил Арей.
   Их теснили. Атаки тартарианцев становились яростнее. Сталь грызлась со сталью. Плясали клинки. Меф ощутил, что не выдерживает такого темпа. Еще минута, максимум две – и он начнет задыхаться. Да, он неплохой боец, но силы и выносливости ему пока недостает. Неожиданно что-то мелькнуло у них над головой, заслонив солнце. Белые крылья! Дафна! Рядом, продолжая напоминать запущенную из катапульты моську, идеалистично парил Депресняк.
   Пользуясь тем, что внимание Мефа отвлечено, один из тартарианцев атаковал, пытаясь достать Буслаева ударом снизу. Едва успев, Мефодий отбил удар и тотчас две маголодии – штопорная и вихревая – ударили противника Мефа в грудь. Штопорная отбросила его метра на два. Вихревая сорвала с него серый плащ с капюшоном и маску. Под плащом Меф увидел желтоватую высохшую мумию – с отслоившейся кожей, отгнившими губами. В пустых глазницах пылал огонь Тартара. Мумия была в изрубленном нагруднике римского образца. Число пробоин в нагруднике значительно превышало количество ран, которые могли нанести Арей и Мефодий,
   Меф вспомнил иронию, которая прозвучала в голосе Арея, когда он упомянул о мозге. Действительно, какой мозг уцелеет в пламени и холоде Тартара? Мумия вернулась и продолжала атаковать Мефа. Тот вынужден был признать, что, пока она была в плаще, сражаться с ней было проще. Во всяком случае его собственные выпады не казались тогда настолько бессмысленными.
   Кто-то из тартарианцев сделал быстрое движение кистью и бросил в Дафну метательный нож. Попасть с такого расстояния было сложно. Нож безобидно скользнул по маховым перьям. Заметив, что Даф расслабилась и больше не отслеживает его полет, нож коварно изменил направление и стал возвращаться к Даф по дуге.
   – Даф, берегись! – завопил Меф.
   Догадавшись, что тартарианец управляет полетом ножа, неотрывно сопровождая его взглядом, Буслаев рубанул его по капюшону. И вновь клинок прошел насквозь, опалив кисть Мефа жаром и обдав его холодом. Однако главное было все же достигнуто: взгляд на мгновение погас, и нож бессильно упал, так и не вонзившись в Дафну.
   Собравшись, Дафна наконец вспомнила сложную маголодию, которую Шмыгалка заставляла их отрабатывать то ли в семьдесят первый, то ли в сто семьдесят первый год обучения. Маголодия была редкая и в обычном бою мало используемая. Дафне казалось, что она ее забыла, но пальцы помнили. Множество неуловимых звуков слились в один и, оторвавшись от флейты, произвели нечто, похожее на отдаленный одинокий удар колокола, что прокатился по ровной водной глади.
   Казалось, звук сейчас растает, но он не растаял, а, набрав силу, обрушился на стражей из Нижнего Тартара. Он сорвал с них уцелевшие тряпки плащей и окутал их разваливающиеся тела вязким белым огнем. Мумии поспешно отступали, спотыкаясь и падая. Их движения были хаотичными, как у пьяных или ослепленных людей. Потрескивающий белый огонь окружал тела плотными коконами, повторяющими очертания фигур. Когда магия начинала ослабевать, Даф снижалась и повторяла маголодию.
   Когда ей казалось, что еще немного, и она не сможет в десятый раз повторять одно и то же, тартарианцы уступили светлой силе. Держа клинки наготове, они скрылись в лесу. Меф оценил, что ни один из них не бросил оружия. Несмотря на страшную боль, это больше походило на организованное отступление, чем на бегство. Преследовать стражей из Нижнего Тартара, к удивлению Мефа, Арей и не пытался. Зато им вслед прокатился шар со взбешенной Улитой.
   – Не дали сразиться, так хоть задавлю кого-нибудь! – прокомментировал Арей.
   Он усмехнулся и ударил по шару мечом, выпуская ведьму. Улита вскочила. За те десять минут, что она провела в заточении, в ней накопилось столько гнева, что она могла бы вскипятить Мировой океан. Вопя, ведьма ринулась на Мефа, но Арей поймал ее за плечо.
   – Спокойнее, Улита! Это был мой приказ! Поэтому прежде чем наброситься на Мефа и светлую, разберись со мной, – сказал он.
   Разбираться с Ареем Улита, разумеется, не стала. Вместо этого она издала жуткий боевой клич и, бросившись к иве, стала колотить ее кулаками.
   «Замещающая ярость. Всегда так. Чем меньше ты виноват, тем реальнее, что на тебе сорвут зло», – подумал Меф, жалея дерево.
   Финал, разумеется, был предсказуем. Ива выстояла, а Улита стала зализывать костяшки кулаков, отбитые уже после третьего удара.
   Даф снизилась и встала между Мефом и Ареем.
   Ее белые крылья дематериализовались с негромким хлопком. Арей посмотрел на Даф и похлопал ее по плечу. Силу он не соразмерял. Даф едва устояла на ногах, но все равно обрадовалась. Она знала, как скуп обычно Арей на ласку. А тут как ни крути – все-таки движение души!
   – Хороши мы с тобой, синьор помидор. Если бы не светлая, нас бы прикончили, – сказал Арей Мефу и, придирчиво оглядев лезвие, на котором появилось несколько новых зазубрин, с досадой зацокал языком.
   – Я же их не убила, нет? – растерянно спросила Даф, ощущая себя новым Мошкиным.
   Арей ухмыльнулся. Ответ и так был очевиден.
   – Но почему мы не смогли их убить? – спросил Меф.
   Он впервые сталкивался с тем, что от его меча-артефакта не было никакой пользы.
   – Чтобы уничтожить стража, надо разбить его дарх.
   – Это и мне известно! Но у них не было никаких дархов! – крикнул Меф.
   – Спокойнее, друг мой! Бесплатное кипение экономит электричество, но растрачивает нервы... Еще минута и тебе придется записаться в очередь к иве! – сказал Арей, насмешливо взглянув на Улиту.
   – Не было у них дархов! Не было!
   – Никто и не спорит. У них не было цепей и не было дархов. Ситуация тупиковая. Вот мы и не смогли ничего сделать, – резонно заметил Арей.
   – Но если дархов не было, то откуда у них сила?
   – От верблюда! А откуда старичок Бессмертник Кощеев берет силы, чтобы отлавливать нимфеток? Каждый дурак знает, что жизнь у него в яйце, яйцо в утке, а утка в духовке! – встряла Улита.
   – Ты хочешь сказать, что...
   – Кто хочет сказать? Я? Я хочу помолчать! – заявила ведьма и демонстративно отвернулась, показывая, что все еще дуется на Мефа.
   – Дархи у стражей из Нижнего Тартара есть, как и у остальных стражей. Они спрятаны где-то не очень далеко, и дают им силы дистанционно. Именно это и имела в виду Улита. А теперь поспешим! Здесь оставаться нельзя, – пояснил Арей.
   Дав знак следовать за ним, он быстро пошел по тропе, изредка переходя на легкий бег.
   Примерно через четверть часа они добрались до мерцающей завесы, сразу за которой, как в тумане, продолжался такой же лес, как и тот, в котором они сейчас находились. С одной только оговоркой. Тот мир, за завесой, уже был человеческим.
   Не останавливаясь, Арей тяжело прыгнул сквозь завесу, по которой пробежали грязно-желтые волны. За бароном мрака завесу миновали Меф, Улита, Дафна и, наконец, Депресняк. Перед этим кот долго и подозрительно трогал ее лапой, брезгливо отдергивая морду.
   – Ну вот и все! Граница позади. Отсюда можно телепортировать! Скрываться дольше смысла нет, – сказал Арей.
   Голос его звучал мрачно. Меф понял причину. Можно было поставить меч Древнира против пластмассового ятагана из магазина игрушек, что в Тартаре их визит на Лысую Гору не прошел незамеченным.

Глава 7
МАГОЛОДИЯ ДЛЯ СЧАСТЛИВОЙ НЕУДАЧНИЦЫ

   Каждый склонен видеть в мире свое отражение. Уставшему человеку все кажутся уставшими. Больному – больными. Проигравшему – проигравшими.
   «Книга Света»

   Рано утром в дверях замаячила пришибленная пластилиновая физиономия Тухломона.
   – Ах-ах-ах, Дафочка! Как твое здоровьице? – спросил он гнусящим голосом существа, у которого болят все зубы.
   – С чего вдруг такая забота? – спросила Даф, подозревая подвох.
   Тухломон ужом завертелся перед ее кроватью. Зацепил стул, на котором лежала флейта, уронил его, заохал, закрутился. Упавшую флейту, однако, поднять не рискнул, хотя и склонился над ней, шевеля клейкими пальчиками.
   – Ну как же, Дафочка! С каждым днем ты все больше становишься человеком, а люди они, вить, имеют тенденцию болеть и дохнуть... – просюсюкал он.
   – Спасибо, что напомнил. А теперь пошел отсюда, – сказала Даф. Она уже усвоила, что с комиссионерами можно не церемониться.
   От «спасибо» Тухломона передернуло, точно сквозь него пропустили ток. Однако он справился и продолжал рассуждать:
   – Странное существо человечишка! И бандитов он боится, и начальства, и гепатита какого-нибудь паршивенького, и инфаркта, и соседей, и за имущество свое трясется. Ползет по жизни как таракан, опасливо озирается, никому и ничему не доверяет. Хочется ему все сделать правильно, нигде не споткнуться, на уголовщину не нарваться, начальство обмануть, от болячек и от тюрьмы извернуться – и доползти-таки благополучно до гроба. Одного только он не боится – эйдос свой потерять. Душа – она неясно еще, есть или нету, а инфаркт и сварливое начальство – вот они, тута! Вот и выходит, что от мелочей бегаем, а главной кувалды, что над нами занесена, не видим.
   Даф зевнула. Хотя Тухломон и говорил порой неглупые вещи, к словам его невозможно было относиться всерьез. Вольно или невольно ты начинал искать второе дно, думать, ради чего все сказано и какие действительно цели Тухломон преследовал.
   – Все сказал?
   – Нет, не все-с! С возрастом человек нравственно пачкается. Засаливается как простыня, как старая рубашка! Посмотришь на иного: противно! Брезгую!
   Тухломон делано содрогнулся.
   – Нравоучительствуешь? – спросила Даф хмуро.
   – Есть немного!
   – Раз нравоучительствуешь, значит, себя выше мнишь. Вроде как черточку под человечеством проводишь и себя под черточкой вписываешь, – сказала Дафна.
   Комиссионер захихикал. Хихиканье у него бывало разное. То он шуршал как осенняя листва, а теперь точно зазвонил позеленевшей мелочью в ладошке.
   – Хи-хи, Дафочка! Можно на правах старого друга словечко сказать? Что-то у тебя лицо зелененькое! Под глазками мешочки. И губки распухшие. Ты ни с кем вчера не целовалась, нет? Ты осторожно, Дафочка, не рискуй так!.. Наследник мрака он, дорогая моя, не для тебя. Мы ему свою невесту найдем, мрачненькую. Хи-хи! У нас, дорогая моя, и получше суккубов кое-кто найдется!
   Не отвечая, Даф молча потянулась поднять флейту. Комиссионер был не дурак и мгновенно сообразил, чем это для него чревато. Он подпрыгнул, превратился в жидкий пластилин и с хлюпающим звуком втянулся в слив раковины. Раковина была сравнительно новым обзаведением Дафны. Раньше в резиденции мрака обходились и без раковин.
   – Ты не унывай, Дафочка! – пробулькал он оттуда. – Ну потеряешь бессмертие, всего-то и делов-то! Человеком тоже быть неплохо. Человек в принципе выживет, даже если ему удалить почку, легкое, часть мозга, три пятых кишечника, желчный пузырь, селезенку, желудок и аппендикс. Понимаешь, Дафочка, желчный пузырь поможет расщепить жирочки в кишечнике, но если придерживаться диеточки с низким содержанием жирочков, кишечничек и сам справится. Кишеч-ничек способен переваривать еду и без желудочка, но только витаминчик В12 и другие витамин-чики придется доставлять через укольчики... Ты это сама учти и Мефу своему скажи! Пусть не грубит мне! Мне нельзя грубить! Я хоть и мягонький, но мстительный... Хотя зачем я тебе все это говорю? Ты ведь дурочка!
   Даф окончательно убедилась, что просто так Тухломон не отстанет. Никаких особенных дел у него нет. Он может сидеть в раковине и булькать до бесконечности. Она поднесла флейту к губам.
   Отличная боевая маголодия расколола раковину. Из перебитой трубы хлынула вода. Тухломон пискляво закричал и скрылся, затянутый в бурлящие недра канализации. Даф мысленно отследила его путь до входа домовой трубы в магистраль городского коллектора.
   Это была, конечно, победа, но победа какая-то половинчатая и незавершенная. У нее сохранялось ощущение, что Тухломон приперся неспроста. И досаждать ей стал тоже неспроста. Просто так этот клейкий человечек ничего не делал. Что же это было? Угроза? Намек? Предупреждение?
   Даф опустила флейту. На губах остался неприятный горьковатый привкус. Не понимая, откуда он взялся, Дафна удивленно облизала их. Рот сразу заполнился чем-то кислым, клейким. Дафна попыталась сплюнуть, но слюна повисала нитками. Кашляя, Даф бросилась к треснувшей раковине полоскать рот.
   Когда горький привкус на губах исчез, Даф вновь вернулась к флейте. Взяла ее. Осторожно понюхала мундштук. Коснулась языком. Да, сомнений нет, это он – тот же противный лекарственный запах. Но откуда он взялся?
   К флейте подошел Депресняк, тоже понюхал и брезгливо попятился. Дафне это не понравилось. Она стала вспоминать и вспомнила, как Тухломон уронил стул и как суетился вокруг ее флейты.
   Случайность? А что он сделал потом? Принялся нести чушь и дразнить Даф. Смысл? Не затем ли, чтобы она поскорее схватилась за флейту и... коснулась ее губами? Взять флейту в руки комиссионер бы не смог – все-таки оружие света, а вот обрызгать чем-то – запросто. Даф занервничала. Паника, подкравшись, закрыла ей глаза холодными и влажными руками.
   «Расслабься! – сказала себе Дафна. – Стража света нельзя отравить. Нет такого яда, который бы на меня подействовал, и Тухломону это известно».
   Утешая себя этим, Даф взяла флейту и спустилась в приемную. Арей сидел в кабинете и, зевая, просматривал журнал поступления эйдосов за март-апрель. Эйдосы поступали исправно, даже с опережением графика. В конце концов март есть март, и не только коты склонны терять в марте голову. Единственное, что продолжало беспокоить – качество эйдосов, ну да это уже другой вопрос.
   – Тук-тук! – вежливо сказала Даф, входя в кабинет.
   – Тук-тук!.. Что, светлая, сдаваться пришла? Не советую. Чистосердечное признание – гарантия того, что на тебя повесят всю дохлятину города. Лучше уж ни в чем не признавайся! – заявил Арей, отрывая от журнала голову.

   – В чем именно не признаваться?
   – В том, что ты агент света. Даф забеспокоилась.
   – Я агент света?
   – Ну да. У тебя такой взбудораженный вид, что я не удивился бы. Что стряслось?
   – Тухломон чем-то обрызгал мою флейту. Я поняла это слишком поздно, – пожаловалась Даф.
   Арей недовольно поднял брови.
   – Тухломон, хм... С чего бы? И чем же пахла эта дрянь?
   – Чем-то горьковато-кислым, как лекарство.
   – Не миндалем?
   – Не совсем миндалем. Но что-то близкое... – Даф начала тревожиться.
   Арей задумался. Покосился на мундштук флейты, поскреб пальцами щеку.
   – Сам Тухломон, конечно, смылся, – произнес он утвердительно.
   – Да, смылся, – кивнула Даф, с трудом удерживаясь, чтобы не пояснить, что смылся он в буквальном смысле.
   – Хочешь быстро выяснить, насколько опасно для тебя то, что он сделал? Давай сюда руку! – приказал Арей.
   – Зачем?
   Видя, что Даф не спешит, мечник бесцеремонно сгреб ее кисть и повернул вверх ладонью.
   В пальцах у него возникла длинная цыганская игла.
   – Не дергайся! Ржаво, но стерильно! – предупредил он и уколол Даф в центр ладони.
   Даф вскрикнула, рванула руку, но мечник уже отпустил ее и сам. Игла исчезла. Морщась, Дафна уставилась на выступившую каплю крови. Капля была насыщенно красная, но не рубиновая и не светящаяся, как у стражей света. Это озадачило Дафну. К тому же при виде крови у нее стали ныть виски, чего никогда не случалось прежде. Она попыталась мысленно затянуть рану – для стража это дело мимолетного желания – но и тут у нее ничего не вышло.
   Даф не столько удивилась, сколько испытала недоверчивое недоумение. Она попыталась еще раз – тот же эффект. Кровь не спешила исчезать, а рана закрываться. Даф моргнула, думая, что это обман зрения. Она так привыкла к тому, что это происходит всегда, без исключений, что изумилась, как человек, который, плеснув на бумагу краски, не увидел пятна.
   Арей, точно забыв о Дафне, снял со стены кинжал.
   – Изобретательные существа эти лопухоиды! Взгляни: немецкий десантный кинжал! Лезвие у него треугольное. Раны, нанесенные таким кинжалом, не закрываются. А Улите я недавно подарил рапиру. Как она легка, как изящна, как смертоносна! Смерть от такой рапиры просто счастье. Она не режет – она жалит, как пчела... Правда, она еще не определилась, чем ей больше нравится работать – шпагой или рапирой.
   – Я не люблю рапиры. Вообще не люблю ничего колющего, что убивает, – сказала Даф.
   Арей вздохнул.
   – Как ты испорчена! Не хочешь колющее, давай я подарю тебе рубящее-дробящее. У меня есть отличный боевой топор! Держи! Заметь, как удачно подобран вес. Обычно боевым топором не нанесешь много ударов. Этот же просто порхает. Можно работать одной, можно двумя руками...
   – Вы смеетесь надо мной, да? Я не люблю оружия, – терпеливо повторила Даф.
   – Привыкай любить. Это раньше ты могла обходиться без оружия. Теперь, боюсь, тебе придется пересмотреть свою пацифистско-пофигистическую доктрину, – жестко заявил Арей.
   Дафна внимательно посмотрела на Арея. Она почувствовала, что сказано это неспроста.
   – Что вы имеете в виду?
   – Где твоя флейта? Вытащи ее! Играй! – приказал Арей.
   – Здесь, в резиденции? – растерялась Даф.
   – Делай, что я говорю! Не притворяйся, что ты
   никогда этого не делала. Ложь я ненавижу больше, чем нарушение правил.
   Даф неохотно извлекла из рюкзака флейту.
   – Атакуй меня маголодией! – нетерпеливо велел Арей.
   – Вас?
   Мечник досадливо поморщился.
   – О, Тартар! Неужели у меня проблемы с дикцией? Ну не хочешь атаковать меня, разбей этот стакан! Живее!
   Даф пожала плечами и послушно выдохнула маголодию. На стакан она даже не взглянула. Ей и так было ясно, что он разлетелся. Иначе просто быть не могло. Силы маголодии хватило бы и на сейфовую дверь.
   – И это все? Что, на посуду рука не поднимается? Вот он, комплекс идеальной домохозяйки! – услышала она насмешливый голос Арея.
   Даф недоверчиво уставилась на стакан. Он стоял целый и невредимый и явно издевался над ней. Даф повторила попытку еще трижды. В последний раз она сгоряча использовала маголодию, мощи которой хватило бы, чтобы подорвать танк. Бесполезно. Стакан преспокойно стоял на столе и глумился над неудачливым стражем.
   – Теперь тебе все ясно? Поняла, чем Тухломон обрызгал флейту? – поинтересовался Арей.
   – Нет.
   – Плохо. Полагаю, эта была та дрянь, которой старик Харон обмазывает свою ладью, чтобы его старое корыто не нахлебалось воды из Леты. Не помню точно состав. Смола анчара в смеси со смолой тиса, немного дурмана и что-то еще по мелочи.
   – Но зачем? – растерялась Даф.
   – Проверенное средство, чтобы сделать гадость стражу света. Тебя лишили твоего дара и всех магических способностей. Лишили подленько, но надежно. Нарушили связь между тобой и твоими бронзовыми крылышками. Теперь ты обычная земная девица скольких-то там лет. Пятнадцати? Шестнадцати? Теперь ты и взрослеть будешь точно также, как и люди, – Арей пожал плечами. – Я не силен в биологии, если она не относится к способам убийства.
   Это было уже слишком. Есть новости, которые обрушиваются на тебя, как потолок. Даф моргнула, пытаясь сфокусировать зрение, покачнулась и ухватилась за стену. Арей, не вставая, придвинул ей взглядом стул. Бесцеремонно толкнув Даф сзади под колени, стул вынудил ее сесть.
   – Привыкай к тому, что ты стала обычной, светлая! Твоя связь с крыльями нарушена. Ты не сможешь летать. Тебя легко ранить или убить. Скоро ты, возможно, впервые поймешь, что такое грипп. Твоей флейтой даже народного хора те-
   перь не распугаешь, – безжалостно продолжал Арей.
   Дафне казалось, что его слова влажной тряпкой хлещут ее по лицу. Даф долго разглядывала полировку стола, потом тихо спросила:
   – Зачем Тухломон это сделал? Он не решился бы на это сам.
   У Арея это не вызвало возражений.
   – Само собой. Тухломон на редкость расчетливый пластилиновый уродец. Он и нос просто так не почешет. Прикажут тебе ножки облобызать – облобызает, прикажут тебя зарезать во сне – зарежет.
   – Но почему? Кто ему велел?
   Арей откинулся в кресле. Спинка страдальчески застонала под его весом. Мебель у мечника долго не жила. Что не ломалось само, разрубалось под горячую руку.
   – Не будь ребенком, Даф! Тебя обмануть или сказать правду?
   – Я и сама знаю! Лигул, эта тупаяскотина, мне не доверяет, считает, что я плохо влияю на Буслаева, и хочет вывести меня из игры... – тихо сказала Даф.
   – А ты на него плохо влияешь? – быстро спросил Арей.
   Даф смутилась. Вопрос был по сути. Мечник снисходительно похлопал ее по плечу.
   – Можешь не отвечать. По мне, так влияй и дальше, – разрешил он.
   Такой ответ очень удивил Даф. Ей давали разрешение на добро? К чему бы это?
   – Почему вы так говорите?
   – Лигул глуп. Или, точнее, мыслит слишком трафаретно. Он никогда не поймет, что лучшая прививка от добра – это добро в ослабленной форме, – сказал Арей.
   Даф поперхнулась. Слова Арея больно царапнули ее. Так вот что мечник думал о ней все это время! «Прививка от добра» – вот кто она на самом деле!
   – Могу тебя утешить. Лигулу нужна не только ты. Ему нужна и голова Мефа. О своей скромной голове я даже не упоминаю, – продолжал Арей.
   – Но почему Мефа?
   – Меф малоуправляем. Лигулу это не нравится. Совсем не нравится. Он простил бы ему многое, но не это, – сказал Арей.
   – Малоуправляем? Но он же все делает! – удивилась Даф.
   – Ты наивна, Даф. Эдем не пошел тебе на пользу. Наш синьор помидор не так прост. Он мыслит самостоятельно и все подвергает сомнению. Даже книги из библиотеки мрака, заметь, он читает только потому, что его заставляет руна. Зло для Мефа – игра. Настоящего мрака в душе у него нет. Если ты кровожадный наследник тьмы, так нечего кормить собак сосисками на автобусной остановке! – с иронией заметил Арей.
   «Скоты комиссионеры! И об этом донесли!» – подумала Даф. Одновременно она попыталась скрыть гордость. Как-никак, а собаки на остановке отчасти и ее заслуга.
   – Меф еще исправится. Мы приложим все силы! – произнесла она бюрократическим голосом.
   Арей насмешливо скривил рот. Кого, мол, ты тут дураком считаешь, светлая? Это ты-то силы приложишь?
   – Лигул надеется, что если Меф будет мертв, его силы высвободятся и либо достанутся Лигулу, либо найдут себе лучшего хозяина. Такого, на которого наш мелкий махинатор будет иметь влияние. Опять же – пока новый повелитель найдется (лет пятьсот ожидания как минимум, пока не встретятся звезды) и вырастет (силы предпочитают вселяться в младенцев) – Лигул преспокойно будет сидеть на троне мрака. Или скорее уж где-нибудь сбоку, на ступеньке пустого трона. Наш малютка любит поиграть в скромность.
   – Значит, все-таки Лигул! – сказала Даф мрачно. – Вот собака страшная! Колбаса из глистов! Это он выпустил из Нижнего Тартара этих ублюд...
   В глазах Арея зажегся интерес.
   – Ну-ка! Можно еще раз на бис, начиная с колбасы? Собаку, так и быть, можешь пропустить.
   Даф покраснела.
   – Ой! Я слишком долго общалась с Мефом! – спохватилась она.
   – Бывает, – великодушно сказал Арей. – За «ублюдков» можешь не извиняться. Сейчас почему-то все забыли истинное значение этого слова – «бастард», «незаконнорожденный». Некогда я много времени проводил в отрядах наемников. Развлекался. Они были интересные ребята, но крайне щепетильные. Кто-нибудь с пьяной головы намекнет другому, что ты, мол, не обижайся и вообще восприми это как конструктивную критику, но мне кажется, что твои мама с папой не успели записаться в метрической книге, а тот – хлоп! – и разрубил его до зубов секирой. Ребят ужасно обижала такая конструктивная критика.
   Даф слушала Арея и думала о своем. Она думала, что и лишение дара не финал. От Лигула можно ожидать чего угодно. Дафне стало душно. Казалось, серые, влажные стены резиденции надвинулись на нее. В пыльном расчерченном рамой окне замелькали злорадные морды. Хотелось вскочить, закричать, вырваться отсюда и бежать-бежать. Лишена дара! Даф задыхалась.
   – Это Лигул отомстил мне за то, что я отогнала тех уродов из Нижнего Тартара!
   Арей усмехнулся.
   – Кто ж тебе в таком сознается? Официально Лигул объявил беглецов в розыск. Однако поиски ведутся крайне ненавязчиво. При любом раскладе наш скромный маленький друг останется в стороне.
   – Ясно. Я другого и не ожидала. Есть какой-то способ вернуть мой дар? – спросила Даф.
   Вопрос был будто невинным, однако взгляд Арея, только что вполне дружелюбный, неожиданно стал настороженным.
   – Если такой способ и существует, мне лично он неизвестен. Попытайся утешиться вот какой мыслью. Стражи, как и люди, склонны к самообману. И все почему-то игнорируют величайший закон вселенной: Ничего не бывает так хорошо, как ожидаешь, но ничего не бывает и так плохо, как ждешь.
   Арей поднялся, материализовал меч и сделал несколько атакующих движений. Он всегда тренировался только с боевым оружием.
   – На твоем месте, светлая, я бы тоже попрактиковался с какой-нибудь отточенной железкой. Теперь надо быть готовым каждую минуту, – сказал он.
   – Почему?
   – Если стражи из Нижнего Тартара сказали «А», значит, они скоро скажут «Б». Трусами их не назовешь. Не исключено, что они уже на пути сюда, – заметил Арей хладнокровно.
   – Почему вы так думаете?
   – Вспомни последнюю стычку. Мы с Мефом ничего не смогли сделать. Наше оружие их не брало. Опасность для стражей из Нижнего Тартара представляла только ты со своей бронебойной дудочкой.
   «Представляла», – горько повторила про себя Дафна, оценив, как Арей вскользь выделил это голосом.
   – И что нам теперь делать? – спросила она. Арей скривился.
   – Как я ненавижу этот вопрос! Разве непонятно что? Для начала усложнить нашим милым друзьям из Тартара поиски. Бери Мефа и марш из резиденции! Попытайтесь спрятаться так, чтобы не то что тартарианцы, чтобы я сам вас не нашел. Только, боюсь, что Мошкина с Чимодановым и Нату вам придется взять с собой. Здесь их перережут быстрее, чем они успеют охнуть. Из всех троих один Мошкин сносный боец, да и тот больше трусит, чем сражается.
   – Но если мы разделимся, нас проще будет прикончить по отдельности, – сказала Даф растерянно.
   Мечник нетерпеливо махнул мечом, приказывая поторапливаться. Даф открыла дверь и вышла.
   – Небольшой совет. «Просто в порядке общего бреда», – как говорит Улита. Учитывая, что твоя флейта годится теперь только для консерватории, попытайся найти кого-то, кто обладает светлыми способностями, – догнал ее голос Арея.
   Дафна обернулась. Барон мрака вновь упражнялся с мечом и даже не смотрел в ее сторону.
   Уже на лестнице, поднимаясь к Мефу, Дафна поняла, кого Арей имел в виду. Эссиорха. Ничего себе совет и главное – от кого получен! От начальника русского отдела! Теперь понятно, почему у центральной Канцелярии мрака Россия не в почете.

***

   Узнав, что случилось, Меф не стал долго и занудно сочувствовать Даф. Это было не в его правилах. Все, что он сделал – утешающе коснулся ее волос.
   – С Тухломоном мы разберемся. Или он вернет тебе дар или одним куском пластилина на свете будет меньше. А сейчас идем. Тебя надо спрятать! Уверен, мы найдем уединенное местечко, – сказал он, завесив покрывалом групповой портрет бонз мрака.
   – Уединенное лишь отчасти. Нату, Чимодано-ва и Мошкина нам придется взять с собой, – заметила Даф.
   Меф поморщился.
   – Это будет цирк! Хуже, чем день рождения, когда бабушка на глазах у одноклассников вытирает тебе юбкой нос.
   – У тебя что, была такая бабушка? – удивилась Дафна.
   – Нет. Но существовал Эдя, который обожал вспоминать, как в три года я наступил ногой в горшок. И мать, которая рассказывала всем, что у меня был жуткий диатез. И самое досадное – их невозможно было вытолкать из квартиры! – сказал Меф с досадой.
   Даф кивнула.
   – Я тебя понимаю. У нас в Эдеме тоже такое случается. Моя учительница однажды сказала при других учениках, что вместо сидиез я дважды взяла си-бемоль.
   – И все? Больше она ничего не сказала?
   – А что, этого мало? Это было такое унижение! Я прорыдала всю ночь.
   Меф озадаченно моргнул. Что ни говори, а светлые стражи – это отдельная песня.
   Пять минут спустя небольшая компания, состоявшая из Мефа, Даф, Чимоданова, Наты и Мошкина, двинулась по Большой Дмитровке в сторону от центра. Даф несла на плече Депресняка, а Чимоданов – Зудуку, на которого наложил морок невидимости, чтобы рукотворный монстр не смущал прохожих. Со своим красным чемоданом Петруччо тоже не пожелал расстаться. «Спорю, у него там взрывчатка. Чимоданов – это выросший Зудука», – подумал Меф.
   Ната шла налегке, помахивая пустыми руками. Арей велел ей взять с собой хотя бы рапиру, однако Вихрова не любила обременять себя ничем лишним. Опять же, возникни необходимость, она прибегла бы к иному оружию. Вот и сейчас не прошли они и трехсот метров, а из окна второго этажа уже выпал мужик в деловом костюме. Тряся головой, он стоял на четвереньках на перекопанном газоне. Живой и невредимый, но крайне ошарашенный.
   Мефодий и Дафна с подозрением уставились на Нату. Мгновение – и она уже святая невинность.
   – Ну почему сразу я? Ну задумался дядя немного. Курил в окошке офиса, глазел на девочек и – хлоп! Переломов нет, зато впечатлений куча, – принялась оправдываться Вихрова.
   – НАТА! – укоризненно сказала Даф. Вихрова посмотрела на нее с насмешкой. Теперь, когда Даф утратила свой дар, Ната, сразу смекнувшая, что ей ничего не сделают, вела себя нагло.
   – Натой пусть меня Меф называет. А для тебя, дорогуша, я Наталья. Три слога, второй ударный. Усекла?
   Даф, замешкавшись, еще только собиралась ответить, а Ната уже смягчилась.
   – Кстати, светлая, не хочу тебя радовать, но изначально ты понравилась этому мужику больше. Твои ножки он разглядывал весьма заинтересованно. Конечно, я потом перетянула одеяло на себя, ну да это уже чисто на технике, – сообщила Ната.
   Этой кстати упомянутой деталью она обрела союзника в лице Мефа, которому сразу захотелось отрубить типу из офиса голову. Они свернули в Глинищевский переулок, перешли Тверскую и в разрыве между домами нырнули в Малый Гнездниковский. Особой цели в их движении пока не наблюдалось. Меф стремился замести следы и отделаться от комиссионеров. Интуиция подсказывала, что запас времени еще есть. Действовать надо уверенно, но без излишней паники.
   После истории с сотрудником офиса Ната временно воздержалась от уличного охмурения. Чтобы вознаградить себя, она принялась доводить Мошкина.
   – Ты, Мошкин – социальный неадекват! Бот скажи, почему Меф мне нравится больше?
   Мошкин молчал. На вопрос «почему»? он не отвечал. Этот вопрос был частью его личности. Он сам его задавал.
   – Потому что мужчина должен быть чуть лучше обезьяны, – влез ушлый Чимоданов.
   – А ты молчи, Чемодан, не вякай! Ты и есть та самая обезьяна, которой лучше любой мужчина! – парировала Ната.
   Петруччо хихикнул. Он умел оценить, когда его красиво отшивали. Ната с вызовом покосилась на Даф и вновь принялась расхваливать Мефа. Тот слушал ее не без удовольствия, явно не агонизируя скромностью.
   "Она хочет, чтобы я ревновала. Методы на уровне детского сада!» – подумала Дафна.
   В Малом Гнездниковском молодая женщина с короткими волосами трясла белоголового мальчугана лет четырех. Белоголовый стоял с насупленным видом и смотрел на мать бунтующим взглядом.
   – Ты что, не видел, что я разговаривала с тетей? (Бац!) Чего ты лез? (Бац!Бац!) За руку дергал? Видишь: не с тобой разговаривают, стой и молчи! (Бац!) – кричала женщина, вместо знаков препинания расставляя затрещины.
   Даф ненавидела, когда бьют детей. Зрелища
   омерзительнее для нее не существовало. Даже при том, что белоголовый явно не был ангелом. Машинально она схватилась за флейту, но тотчас вспомнила, как мало от нее толку. Меф спокойно удержал Даф за локоть и присел на корточки рядом с карапузом. Белоголовый с любопытством перевел на Буслаева взгляд и тотчас схлопотал еще одну затрещину за несанкционированное переключение внимания. Меф зацокал языком.
   – Не так, – сказал он.
   – Что не так? – не поняла мать.
   – Детей лучше всего бить с локтя или с ноги. Так они быстрее падают! – мрачно посоветовал Меф.
   Он все же решил дать женщине шанс остановиться самой. Однако молодая мать окончательно взбесилась.
   – Чего тебе надо? Без тебя разберусь! – закричала она на Мефа и принялась трясти свое чадо, как трясут яблоню. Чего она, интересно, ждала? Что с него посыплются плоды знаний и сыновней благодарности?
   Хотя белоголовый крепился, не в первый раз, видно, ему вправляли мозги, было заметно, что он вот-вот разрыдается. На дне его больших глаз созревали слезы. Прежде, чем Меф успел вмешаться, Мошкин схватил его за рукав и потянул.
   – Чего тебе? Отпусти! – Меф дернул руку.
   – Скорее! – Мошкин упорно продолжал буксировать Мефа. Попутно он не забывал следить глазами за Натой и подталкивать Даф.
   Чимоданов не отставал и сам. Он уже, видимо, что-то смутно подозревал. Оказавшись за углом, Евгеша прижался спиной к стене, заткнул пальцами уши и заставил Даф проделать то же самое. В следующий миг из переулка вырвался вихрь. По асфальту запрыгали стекла. С ближайшего дома слизнуло часть крыши. Мимо них, кувыркаясь, пролетел легковой автомобиль и засел в витрине ближайшего магазина. Из магазина стали выбегать люди. Некоторые из них, самые рассеянные, по забывчивости забыли оплатить покупки, но не забыли прихватить с собой пакеты.
   – Чемодан, ты что, сдурел? – спросил Меф мрачно.
   Он логично решил, что это Петруччо заложил бомбу. Все, что взрывалось, было тесно сплетено в сознании Буслаева с именами Чимоданова или Зудуки.
   – Это не я! – сказал Чимоданов.
   – Как не ты? – не поверил Меф.
   – Уже все, да? Это я! – заявил Мошкин, отнимая пальцы от ушей.
   – Ты?! – надвинулся на него Меф. Евгеша от неожиданности засомневался.
   – Я? Ну да.
   – Зачем?
   Меф осторожно выглянул из-за угла. Молодая мать сидела на асфальте. Над ней с видом победителя склонился ее белоголовый сынок. И, хотя он уже не плакал, из его горла вырывались звуки, сопоставимые с ревом сирены воздушной тревоги.
   – Защитный блок сработал. Эти двое не пострадали. Не пострадали, нет? – уточнил Евгеша.
   – Что ты сделал?
   – Я немного усилил звук. Усилил, да? В другой раз, я уверен, мама и сынок найдут способ уладить дело мирно.
   По лицу его было видно, что на самом деле он ни в чем не уверен. Уверенность и Евгеша были вещи несовместимые.
   – Тут где-то не слишком далеко была стройка... – задумчиво сказал Меф. Раз им все равно нужно было бродить без особой цели, страхуясь от слежки, то разве не все равно, куда идти?
   – А, да! Я примерно представляю себе эту стройку. Там два или три крупных пса. Один даже морду просовывает под ворота – морда как ящик, – вспомнил Мошкин.
   – Псы – это ерунда! Если очень громко крикнуть и топнуть ногой, собака может умереть от ужаса! У нее будет разрыв сердца! Уж я-то знаю, – авторитетно заявил Чимоданов.
   Меф с сомнением покосился на него.
   – Откуда такие сведения?
   – Ну не помню. Кажется, читал где-то, – неосторожно сказал Чимоданов и тотчас подставил себя под удар справа.
   – Меня не интересует, что и где ты читал. И что одна бабка на базаре сказала, тоже не интересует. Меня интересует конкретно твоя личная статистика, подтвержденная фактами. Сколько именно собак умерло от ужаса, когда ты – лично ты, Чимоданов! – топал ногами. Их клички, порода, возраст, пол, вес, физическая форма, справка от ветеринара, что собака умерла именно вследствие твоего визга! – отрезал Меф.
   Чимоданов обиженно заморгал.
   – Послушай, Мефодий, я же не говорю, что...
   – Вот и чудесно! Если ты ничего не говоришь, тогда утихни и не производи вибраций воздуха! – отрезал Меф.
   Чимоданов тревожно посмотрел на Мефа и бочком отодвинулся от него. Натянутая улыбка прилипла к его губам как заплеванный окурок. За Петруччо, то и дело оглядываясь на Буслаева, засеменил обеспокоенный Зудука.
   – Красиво ты его сразил! Просто ухлопал на
   месте из двух стволов, – с удовольствием сказала Ната.
   – Да ну его... Ненавижу, когда повторяют очевидную чушь, – проворчал Буслаев.
   Даф быстро провела ладонью перед его глазами, посмотрела на ладонь и подула Мефу на лоб.
   – Ты становишься темным. Темным и злым, – шепнула она озабоченно.
   – Откуда ты знаешь? Я всего лишь поставил его на место, – упрямо заявил Меф.
   – На место все ставят детишки, когда под присмотром мамы убирают комнату. Чимоданов на тебя и не нападал. Он просто пересказал то, что когда-то читал, – заметила Даф.
   – Он читал чушь! Давай найдем этого автора, поймаем и закинем на стройку. Пусть он там орет и топает на собак, а мы посмотрим, что будет.
   – Я не о том, Меф. Я вижу то, чего ты сам не замечаешь. Ты начинаешь получать удовольствие, обижая людей, – сказала Даф грустно.
   На стройку они в результате так и не пошли, а вместо этого пробродили по центру еще часа два. С Дафной, когда она заскочила в сувенирный магазинчик посмотреть деревянные заколки, попытался познакомиться темноволосый и симпатичный молодой продавец с грустными глазами.

   Дафна дружелюбно пожала ему руку и спросила, как его зовут.
   – Моего деда звали Грант, а отца Зорий. Мой сын тоже будет Зорий, а мой внук – Грант, – ответил молодой человек.
   – А вы, стало быть, Грант? – торопливо спросила Дафна, пока ей не сообщили, что сына внука Гранта будут звать Зорий.
   – Нет, по паспорту я Андрей. Отец поссорился с дедом и назло ему назвал меня по-русски, – сказал молодой человек
   Тут он вдруг перевел взгляд на витрину и обнаружил, что с той стороны стекла нетерпеливо прыгает Чимоданов, а рядом стоит недовольный Меф.
   – Эти гуманоиды с вами? – осторожно спросил Андрей.
   – Да.
   Молодой человек вздохнул.
   – Ну заходите как-нибудь, когда будете без них! – предложил он.
   – Обязательно, – пообещала Даф.
   – О чем вы говорили с этим типом? – ревниво спросил Меф, когда Даф вышла.
   – О внуках, – пояснила Даф, и они снова отправились петлять по улочкам.
   Вскоре к ним приклеилась компания парней лет семнадцати, которым внезапно не понравил-
   ся Меф. Парни шли сзади и, хотя явно в драку не лезли (двое из трех были настроены миролюбиво), третий все время повторял:
   – Ну ты, волосатый, стой! Скажи: че ты весь какой? А?!
   Мефу надоело сдерживаться. Он остановился и медленно повернулся. Что увидели парни – неясно, но их вдруг как ветром сдуло. Тот, кто бежал последним, все время падал и просил остальных подождать.
   – Что ты сделал? – спросила Даф.
   – Да ничего. Просто мысленно сказал «брысь!», – сухо произнес Меф.
   Его лицо еще не успело изменить выражение, и Дафне, когда она увидела его, стало не по себе. Вот так брысь! Бедные парни! Как же много, оказывается, можно сказать обычным взглядом.
   На случай слежки они еще с часик побродили, рисуя отводящие руны. Чимоданов даже нарисовал руну на стекле очень грязной машины, на которой какой-то остряк уже отметился традиционным: «Танки не моют!» Едва Чимоданов закончил, как из подъезда вышел водитель, и машина уехала.
   Меф усмехнулся, представив, как машина будет колесить по городу, путая карты бедным шпикам. И чем дальше она отъедет, тем сложнее станет комиссионерам что-то сообразить, поскольку расстояние между защитными рунами, поддерживающими взаимную связь, будет постоянно меняться.
   – Куда мы идем? – спросил Меф.
   – К Эссиорху, – одними губами, чтобы не услышали те, кому это не предназначалось, произнесла Дафна.

***

   На седьмой этаж сталинского дома они поднялись в лифте. Зудука все порывался поджечь кнопки этажей. Зудуку усмирили, но пока его вразумляли, Депресняк пару раз провел когтистой лапкой по стенке лифта.
   – Блин! Ну мы все тут прям вредители какие-то! – сказал Меф, насылая морок на встроенную в панель камеру слежения, которая должна была ябедничать на вандалов.
   Дверь Эссиорха оказалась запертой. На звонки никто не открывал.
   – Его нет дома! Как думаешь, Даф, он не будет против, если мы войдем? – спросил Меф.
   Даф тоскливо посмотрела на Зудуку. Тот заинтересованно шмыгал носом.
   – Держи его крепче! Если он что-то взорвет – спрос будет с тебя, – предупредила она Чимоданова.
   Петруччо сурово кивнул и, перехватив Зудуку за ногу, бесцеремонно закинул его на плечо головой вниз. Из карманов у монстра посыпались охотничьи патроны двенадцатого калибра.
   Меф привычно проверил, нет ли на двери магической защиты, а затем коснулся замка пальцем. Замок щелкнул. Квартира была трехкомнатная, довольно большая, но неуютная. Из кухни пахло чем-то давно пригоревшим. Коридор завален запчастями от мотоцикла. Одних колес было три или четыре.
   Тут же рядом стояли четыре пакета с мусором, тщательно завязанные, но не выброшенные. Видимо, визиты к мусоропроводу Эссиорх предпринимал сугубо по определенным дням, не чаще двух раз в месяц. Силу же для этой цели не использовал. У хранителей из Прозрачных Сфер особое отношение к Силе, Трепетное. Они берегут ее для великих дел, брезгуя бытовыми мелочами.
   – Я бы тут жить не хотела! – сразу сказала Ната.
   Она вечно все примеряла на себя. «Я бы это не носила... я бы на этом не ездила... я бы такой не купила».
   – А тебе никто и не предлагает, – резонно заметила Даф и прошла в комнату.
   За ней осторожно потянулись Ната, Мошкин и Чимоданов. Проголодавшийся Меф тем време-
   нем совершил мародерскую вылазку к холодильнику. Выбор не ахти. С десяток яиц, банка с консервами и открытая коробка с овсянкой. Разве овсянку хранят в холодильнике? С другой стороны, хуже ей от этого явно не будет.
   Меф хотел телепортировать продукты из супермаркета, но вспомнил, что лишняя магия сейчас нежелательна. Еще засечет кто-нибудь. Им же надо сидеть тихо и осторожно. Пришлось ограничиться яичницей.
   Когда Меф вернулся в комнату, Ната и Чимоданов сидели рядом на одном диване. Сидели, как паиньки. Тут же, обмотанный с ног до головы скотчем, лежал Зудука. Выражение лица у него было затаенно-мстительное.
   Меф оглядел комнату. Последний раз он заглядывал сюда зимой. Тогда мебель в комнате была самая спартанская: диван и старинный шкаф с изогнутыми ножками. Тогда еще, помнится, Меф подумал об очевидной нелепости: почему-то шкаф с кривыми ногами считается красивым, а человек с такими же ногами – нет.
   С зимы в комнате мало что изменилось. Разве что сюда перекочевали кое-какие запчасти и – жуть какая! – сварочный аппарат. Кроме того, в четырехугольнике света у окна появился мольберт. Не тот хлипкий переносной ящик на дрожащих раздвигающихся ногах, который берут с собой на природу, но конкретный серьезный мольберт, почти станок, что встречается в солидных мастерских.
   На мольберте был установлен холст на подрамнике, с почти законченной картиной. Вблизи картина казалась хаосом красок и ничем больше, но стоило отойти на три-четыре шага, как она неожиданно обретала смысл. Ты понимал, что идешь по саду, в прозрачном тумане. Первые солнечные лучи пробиваются сквозь ветви и встречаются с . испарениями влажной земли.
   – Эссиорх научился рисовать? Он же мотоциклист вроде, – удивился Меф.
   Даф обиделась, Ей казалось, что Меф всегда отзывается об Эссиорхе так, будто считает его умственно неполноценным.
   – А ты, Меф, научился рассуждать? – спросила она.
   – То есть?
   – Ну ты же дерешься на железках вроде? Зачем тебе рассуждать?
   Меф дернул плечом. Дафна почувствовала, что шутка не вышла. Так, небольшая злобная вылазка, не более того.
   Мошкин грустно стоял у окна и смотрел во двор. Потом выглянул в коридор и стал прислушиваться к замирающим звукам в шахте лифта. Там что-то пощелкивало и гудело. Это заблуждение, что лифты мертвые. Даже ночами, когда их никто не вызывает, они живут своей жизнью. Не исключено, что они думают о чем-то вечном, недоступном простому человеческому пониманию.
   – И что мы тут будем делать? Просто ждать, да? – спросил он.
   – Просто ждать, – отвечала Даф.
   – Пока не придут стражи из Тартара и не убьют нас?
   Даф воздержалась от ответа. «Да, – подумала она, – придут и попытаются убить. Вопрос только когда». Сколько времени у них в запасе? День? Два? Неделя? Главное теперь не перегореть до боя. Скорее бы Эссиорх вернулся. Жаль, что, потеряв дар, она не может вызвать его силой мысли, как прежде.
   Меф осмотрел пол и встал на кулаки. Рядом на выщербленный паркет он положил меч. Два змеиных глаза на рукояти смотрели на Буслаева с укором. Меч не любил бессмысленной физухи, забивающей мышцы перед возможным боем. Он скорее предпочел бы, чтобы Меф поработал на гибкость или на скорость. «Не майся дурью, хозяин! Холодное оружие не для мускулистых бройлеров», – говорил меч Древнира всем своим видом.
   – А Улита с нами почему не пошла? Чего мы одни-то сюда приперлись? – подозрительно спросил Чимоданов, обожавший во всех формах коллективную ответственность. Ната фыркнула.
   – Зачем тебе Улита? Она с утра была не в духе. Она бы пнула тебя своим хорошим настроением и пошла дальше.
   – Ну и ладно, – сказал Петруччо. – Зато, подчеркиваю: в битве приятно иметь ее рядом.
   – Ее?! Да ее ранят всегда в первые пять минут! – возмутилась Вихрова, которая терпеть не могла ведьму.
   Меф невольно усмехнулся.
   – Меф, как ты ухитряешься ничего не бояться? Ты ведь не боишься, да? – робко спросил Мошкин.
   Меф повернул к нему лицо.
   – Ничего не боюсь – это слишком абстрактно. Я боюсь кучи вещей. Что меня бросит Даф, например. А чего я органически не переношу, так это звука шуршащей газеты. Мне хочется лезть на стену, кусая обои.
   – Но ведь нападения темных стражей ты не боишься? – продолжал допытываться Мошкин.
   Меф пожал плечами, насколько это было возможно стоя на кулаках. Резинка, скрепляющая сзади его длинный хвост, лопнула, и волосы закрыли ему глаза. Ната удовлетворенно кивнула. Небось с резинкой это были ее проделки.
   – Не-а, почему-то не особо, – признал Меф.
   – Почему?
   – Человек боится вечно не того, чего ему следует бояться. Например, всю жизнь уверен, что умрет от болезни сердца, бережется, дважды в неделю бегает на кардиограмму, жрет тонны лекарств, достает родственников, а на семьдесят втором году жизни по дороге на очередное обследование его тупо размазывает троллейбусом по припаркованному впереди грузовику, Разве не глупо? – заявил Меф.
   Ната расхохоталась. В отличие от Дафны она любила черный юмор.
   – Если серьезно, я давно понял, что страх непродуктивен. Он напрасно пережигает силы. Страх нужен лишь во время битвы, и то чтобы помнить о защите. В остальное время полезно расслабиться. В общем, Мошкин, не грузись, и не вцепляйся в рукоять меча, как в поручень троллейбуса. А то пальцы разожмутся, когда тебе действительно придется за него взяться, – добавил Меф.
   Рассуждать, стоя на кулаках, было не особо удобно, но он пока не устал и говорил свободно, не задыхаясь. Вот минуты через три совсем другое дело. Тут уже придется думать о каждом вдохе и выдохе.
   – Вообще да. Происходит обычно то, чего бо-ишься. Если же ничего не боишься – ничего не происходит. Страхи даны нам, чтобы мы ничего не достигли в этой жизни и ничего не успели, – негромко согласился Мошкин.
   Даф с уважением взглянула на него. Она давно заметила, что из всех троих (Ната, Мошкин, Чимоданов) Евгеша самый вдумчивый.
   – Кстати, по поводу меча... Я никогда не дерусь, если есть хотя бы малейший шанс уладить дело мирно. Хотя бы в ущерб репутации, – продолжал Мошкин. Его явно укусила муха серьезности.
   Меф уставился на него с недоумением. Он интуитивно чувствовал, что Мошкин не трус. Тихий Мошкин был способен на подвиг, а громкий и тянущий на себя одеяло Петруччо – нет. Какие же они все-таки сильные, эти якобы слабые люди!
   – Ты серьезно? Никогда не дерешься?
   – Нет. Я и оружия с собой не ношу. Даже обычного ножа. Сейчас только меч взял, потому что Арей заставил. Взял, да?
   – Тебе лучше знать. Но почему?
   Евгеша смутился, но потом, видно, решил сказать правду.
   – Мне бабушка когда-то сказала, не помню уж по какому поводу: сталь притягивает сталь, а злоба – злобу. Я вначале не сообразил, о чем она, а затем понял.
   – А я нет, – сказал Меф.
   Руки начинали уже немного уставать, и это сразу отразилось на голосе.
   – У нас был в классе парень, Серега, – продолжал Мошкин. – Он занимался каким-то руко-ногомахательством лет с десяти. Вечно ходил переломанный: то нос, то кисть, то ребро ему сломают, то ухо порвут. Подбитый глаз вообще в порядке вещей. Я вначале думал: на секции в спарринге, а потом, оказалось, нет. Просто этот Сере-га все время и в школе, и на улице вечно влипал в истории. Толкнут его, или ему покажется, что кто-то на него не так смотрит, или машина обрызгала – он сразу в драку. А за полгода, как я к вам попал, его кто-то в бедро ножом ткнул. Он с кем-то завязался, а к нему сзади подошли и – пырк! Он даже не видел, кто. Хорошо, что не насмерть.
   Меф засмеялся.
   – Смешно-то смешно, но я потом видел, как он на стул садился и к доске выходил. Мало веселого. Ведь мало же, да? – укоризненно сказал Мошкин.
   – Сложный случай, – согласился Меф. – Похоже, это именно тот случай, когда человек сам на себя притягивает неприятности. У меня дядя такой, да и на меня порой находит.
   – Не в том дело. У него хранитель был плохой. Невнимательный. Наверное, из тринадцатого отдела, – объяснила все по-своему Даф.
   – Почему из тринадцатого? – удивился Меф.
   Даф промолчала, лишь многозначительно надула щеки. Она сама была из тринадцатого. Это был отдел молодых стражей-лоботрясов, не имеющих, по мнению старших, особых талантов и перспектив.
   – Если рассматривать мир как большое общежитие, то основа комфортной жизни в общежитии – лояльность и миролюбие. Любые разборки приведут лишь к тому, что коридоры будут загажены, лифты испорчены, а на лестницах – засохшая кровь, – сказала Даф, вдохновленная Евге-шей на абстрактные рассуждения.
   – Ну а если я агрессивен? Если мне надо оторваться? – возмутился Меф.
   – Займись боксом или историческим фехтованием. На худой конец можно просто попинать диван.
   – Пробовал как-то, – признался Меф.
   – И что?
   – Да ничего. Пальцы отшибаешь. Уф... Ну хватит!
   Убедившись, что время стояния на кулаках истекло, Буслаев сел и отряхнул с костяшек пальцев вдавившиеся в них крошки.
   – Ну и неряха этот Эссиорх! Интересно, он хотя бы подозревает о таком прогрессивном изобретении человечества, как пылесос? На худой конец, существует веник! – сказал он.
   Даф хотела вступиться за своего хранителя, но тут что-то, прячущееся в кармане джинсов, настойчиво обожгло ей бедро. Поспешно сунув руку в карман, она достала перстень повелителя джиннов.
   – Гюльнара чего-то хочет. Кольцо горячее, – шепнула она Мефу.
   – Почему ты думаешь, что Гюльнара? Может, сам повелитель притащился? – с подозрением спросил Буслаев.
   – Нет, это Гюльнара, я знаю.
   – Ну так выпусти ее! Бедняга засиделась... – посоветовал Меф.
   Дафне не хотелось рисковать.
   – А обратно как? Она особа своенравная. Не факт, что послушается перстня. В прошлый раз он у тебя был, – сказала Дафна.
   – Она теней боится. Прогоним, – настаивал Меф.
   Дафна поневоле согласилась. Оставив остальных в комнате, они с Мефом отправились на кухню, где Дафна без большого желания выдернула из кувшина пробку. На сей раз Гюльнара была настроена миролюбиво. Ее взгляд скользнул по рукам Мефа, затем по рукам Дафны, которая только что надела кольцо на безымянный палец правой руки.
   – Ого! Ты продал меня, душа моя? «Ты помнишь, изменщик коварный, как я доверялась тебе?» – укоризненно сказала она Мефу.
   – Не продал. Просто отдал перстень. Теперь ты будешь слушаться Даф.
   – Привет, блонди! Теперь, выходит, ты моя хозяйка? Какая жуть! Всю жизнь этого боялась! Женщина-руководитель – это хуже, чем нанюхавшийся грибов берсерк в детском саду!
   – Что ты хотела? – хмуро просила Дафна.
   – Я хотела? – растерялась Гюльнара. – А, да! Мне неуютно находиться в квартире, в которой живет хранитель из Сфер. Не то чтобы совсем невозможно, но не особенно приятно.
   – Сочувствую, но ничем помочь не могу. Гюльнара и не просила помощи. Она уже думала о другом.
   – Это правда, что он в красивом молодом теле?
   – Откуда ты знаешь? – удивилась Дафна, своим вопросом невольно давая ответ.
   – Мы, джинши, это чувствуем. Он, кстати, женат?
   – Вопрос скорее к Улите, чем к нам, – сказал Меф.
   – Кто такая?
   – Невеста. Гюльнара поморщилась.
   – Фуй, как банально! Напомните мне, чтобы я ее убила. Хотя это пока неактуально. Все равно этого вашего хранителя скоро грохнут.
   – ГРОХНУТ? – ужаснулась Даф.
   – Да. Возможно, его бессмертная сущность и уцелеет, но тело... Его песенка, по ходу дела, спета. Не исключено, что в следующий раз он воплотится в теле восьмидесятилетней бабульки. Невеста будет счастлива. Они вместе смогут лузгать семечки на скамейке в парке, – с издевкой сказала Гюльнара.
   – Откуда ты знаешь, что на Эссиорха нападут?
   – Видишь ли, сердце мое, мы, джинши, наделены интуицией. Над аурой вашего друга точно топор навис. У него остался час, от силы два. Если, конечно, вы не успеете. А вы не успеете.
   Меф быстро просчитывал варианты.
   «Лигул... Он уже знает, что Дафну лишили силы. Нам одним с тартарианцами не справиться. Значит, к кому мы обратимся за помощью? К Эс-сиорху. Но откуда Лигул вообще знает об Эссиор-хе? Ах да, Тухломон! Он видел его зимой!»
   – Где Эссиорх сейчас? – спросил он у джинши.
   – Не знаю точно, но по ходу дела определюсь. Я неплохо ощущаю направление, – заверила его Гюльнара.
   Не теряя времени, Меф шагнул к двери.
   – Тогда пошли! Прямо сейчас! Ну! Гюльнара не тронулась с места, искоса поглядывая на Дафну.
   – Мой хозяин не ты. Не надо было расшвыриваться колечками, – напомнила она.
   – Не хочешь, как хочешь. Тогда я пойду один. Гюльнара пожала плечами.
   – Да хоть в окно прыгай. Я это как-нибудь переживу!
   – Разве ты не возьмешь меня с собой? – спросила Даф.
   – Нет. Придумай сама себе такой отказ, который тебя не обидит, – отвечал Меф, проверяя, легко ли выходит из ножен меч Древнира.
   Он мог бы этого не делать. Некогда светлый клинок, прошедший множество перерождений, покинул ножны с нетерпением рвущейся на прогулку молодой собаки. Загнать его обратно, не напоив кровью, было непросто. Вот и теперь, выдвинув меч всего на полпальца, обратно Меф втолкнул его со значительным усилием. Клинок позванивал и обиженно ныл, как сынок террориста перед магазинчиком с боеприпасами.
   Дафна упорно продолжала смотреть на Мефодия. Он же постепенно начинал понимать, что от нее не отделаться. Она страж Мефа и не покинет его никогда.
   – Ладно. Только не надо смотреть на меня так укоризненно. А то я буду думать, что пропустил какую-нибудь важную годовщину, типа первого совместного поедания мороженого в парке, – буркнул он.

Глава 9
ГАДСКОЕ ГАДСТВО КАК СИНДРОМ МИРОВОЙ КУЛЬТУРЫ

   Coram me tecum eadem haec agere saepe conantem deterruit pudor quidam paene subrusticus, quaenunc exprimam absens audacious, epistola enin non erubescit1
   Цицерон

   ______
   1При встречах с тобой мне часто хотелось сказать тебе об этом, но меня удерживал какой-то едва не дикарский стыд; теперь, находясь вдали, я буду более откровенен – ведь письмо не краснеет (лат). – Обращение Цицерона к историку Лукцию с просьбой прославить его имя в своих сочинениях.
   _______

   Дафне повезло меньше, чем Мефу. После телепортации Буслаев и Гюльнара оказались сразу у ангара скульпторов, Дафна же материализовалась в двух шагах от охранника, истуканом торчавшего у единственных ворот бетонного забора. В выборе места материализации наверняка не обошлось без лукавого участия Гюльнары.
   Охранник, здоровенный мужик в черном костюме, ощутимо страдал от двух вещей: от скуки и от наличия галстука. В правом ухе у него красовался наушник рации. Когда Даф попыталась пройти на территорию, он заступил ей путь и лениво мотнул головой. Топай, мол, отсюда. Не положено.
   Вообще-то стоять на воротах не его обязанность. Он был водителем и телохранителем человека, которому принадлежала вся территория. Полчаса назад они подъехали к воротам и обнаружили, что оба сторожа в будке годны только на просмотр советских мультиков. Даже попав под грозные очи, сторожа не оправдывались, а лишь мычали с сакральной таинственностью. В результате сторожа были отправлены проспаться, а телохранитель временно оставлен караулить ворота.
   – Ты что, не поняла, подруга? Нельзя сюда! – повторил охранник.
   Даф испытала обиду. Совсем недавно ей достаточно было поднести к губам флейту, и ее пропустили бы куда угодно, хоть в Кремль. Теперь же она не могла ничего. Но все же Даф взяла себя в руки и решила действовать другими методами.
   – Доброе утро! – поздоровалась с охранником Дафна, одаривая его улыбкой щенячьей радости. В общем реестре улыбок это была улыбка № 9.7. Цифра «семь» после точки означала модификацию: нейтрально приветливая без заигрывающего подтекста.
   Охранник в ответ изобразил губами нечто вроде судороги. Улыбаться он не умел. Умел только гоготать, но и то не на работе. Тщетно прождав хоть какого-то ответа, Даф посмотрела на солнце и хлопнула себя ладонью по лбу.
   – Простите, я такая ужасная дура! Конечно, уже добрый день!
   – Че? – не включился охранник.
   – Ну как же! Вы мне не ответили, потому что уже не утро, а день! – пояснила Даф.
   Охранника это не впечатлило.
   – Да плевать мне, что день! Хоть вечер.
   Видя, что и здесь она зашла в тупик, Даф поспешно принялась искать другую тему для разговора.
   – Меня, знаете, один вопрос давно интересует. Можно задать?
   – Ну! – сказал охранник.
   Даф торопливо принялась придумывать вопрос.
   – Э-э... Вам не обидно, когда кого-то зовут точно так же, как вас? – проникновенно спросила Дафна.
   – Че-е-его?
   Даф стала пояснять.
   – Ну, скажем, вас зовут Максим. И вот вы идете, а за вашей спиной кто-то орет: «Макс, Макс!» Вы оборачиваетесь, думаете, мол, кому это я нужен, и вдруг понимаете, что зовут-то вовсе и не вас, а какого-то малыша, который пока что с горшком в одном комплекте продается. Что вы испытываете в этот момент? Нет ли у вас ощущения некоторой сущностной вторичности, если вы понимаете, о чем я.
   Охранник засопел, потерявшись в потоке слов.
   – Я не Максим! Я Миша. Топай отсюда, девочка! – сказал он.
   Даф обрадовалась. Все-таки как-никак связная речь. Контакт налажен.
   Охранник тем временем смотрел на Даф взглядом, в котором определенно прослеживалась нить какой-то мысли.
   – Слышь, ты, я не понял: чего ты мутишь? Че те на? – спросил он.
   – Мне надо на территорию. Всего лишь.
   – Не пущу! Топай отсюда! По-хорошему сказано!
   Дафна вздохнула. Она уже начинала терять терпение, и это ее удручало.
   – Послушайте, уважаемый! Вы подтверждаете, что я исчерпала запас вежливости и уговоров? – спросила она.
   Охранник заинтересовался. Даже склонил голову набок. Ему явно было интересно, что последует дальше.
   – Ага, подтверждаю, – сказал охранник.
   – И подтверждаете, что нормальных слов вы не понимаете?
   – Подтверждаю! – охранник лениво шагнул к Даф.
   Дафна отскочила и торопливо потерла перстень джинна. Охранник наблюдал за ее движениями с любопытством.
   – Красивое колечко! Какая проба? Пятьсот восемьдесят пятая? – спросил он.
   Ласковый влажный туман обвил его, начиная с ног, как удав обвивает свою жертву. Охранник испуганно скосил глаза и увидел красивую женщину с миндалевидными глазами, сквозь которую бесцеремонно просвечивал бетонный забор.
   – Мама! – тихо выдохнул охранник. Щепетильная Гюльнара обиделась.
   – Какая я тебе мама, муж козы? Ты бы еще бабушкой меня назвал! – сказала она, ленивым прикосновением извилистого ногтя замораживая охраннику рот. – В чем дело, блондинка? Сложности? – спросила Гюльнара у Даф.
   – Меня не пускают, – пожаловалась та. Гюльнара зацокала языком, вскинув к небу руки.
   – Какой кошмар! Блондинку и не пускают!..
   Как ты посмел не пустить блондинку, неверный? Не пускать можно брюнеток! Ох уж эти опасненькие шустренькие брюнеточки! Все разнюхают. Блондинок же пускают всегда. Они все равно ничего не запомнят.
   – Гюльнара! – сказала Даф с укором.
   – Что Гюльнара? Согласна, бывают шпионящие блондинки из перекрашенных брюнеток. Этих опять же ты можешь не пускать и будешь кругом прав, – рассуждала джинша, нежно скользя ногтем по перекошенному рту охранника. – Ну-с, так какое наказание мы изберем для неверного? Сразу казним или помучаем? Ну там кожу сдерем, чтобы было немного бо-бо. Мне больше нравится вариант два.
   – М-м-м! – замычал охранник, делая безуспешную попытку вырваться. Ему в равной степени не нравились оба варианта.
   – Не надо! Не смей! Просто убери его куда-нибудь, и все! – приказала Дафна.
   На всякий случай, чтобы Гюльнара не упрямилась, она потерла перстень. Джинша хмыкнула и щелкнула пальцами. Охранник исчез.
   – Где он? Он жив? – забеспокоилась Дафна. Выражение лица Гюльнары ей совсем не нравилось.
   – Вполне. Из Таджикистана он как-нибудь доедет. Теплый климат, гостеприимный народ, чудесные, разве что немного упрямые ослики, – ехидным голосом сказала Гюльнара.
   – Но я не просила отсылать его в Таджикистан!
   – Но ты этого и не запрещала! Практикум по общению с джиннами. Если хочешь, чтобы джинн все сделал правильно, всегда точно называй место. В сущности, я могла забросить его и в океан, и в жерло вулкана. И в том, и в другом случае это отвечало бы условию: «куда-нибудь», – нравоучительно сказала Гюльнара.
   Неожиданно ангар, чья блестящая крыша была видна от ворот, окутался потрескивающим фиолетовым сиянием. Дафна и джинша заметили это почти одновременно. Дафна метнулась к ангару, однако Гюльнара успела перехватить ее.
   – Ты что, ослепла? Не суйся! Там кто-то кого-то убивает...
   – Знаю! Отпусти!
   Гюльнара облизала губы. Язык у нее был оранжевый.
   – Ты уверена, что тебе туда надо, блондинка? Чем ты будешь сражаться: визгом? Или предпочитаешь царапаться и кусаться?
   Дафна не слушала. Рвалась. Она уже понимала, что там внутри – Меф и Эссиорх. И оба, возможно, на волоске от смерти.
   – Отпусти! Я должна быть там!!! Я приказываю! Я твоя хозяйка!
   Джинша неохотно уступила. Должно быть, ей пришло в голову, что ее хозяйкой Дафна будет лишь до тех пор, пока она, Даф, жива.
   – Ну визгом так визгом! В крайнем случае можешь прицельно плеваться ядом. Правда, у блондинок он слабенький, если они, опять же, не перекрашенные брюнетки.
   Подбежав к фиолетовой завесе, Даф остановилась. Ей пришло в голову, что теперь, когда она лишена дара, темная магия распылит ее в момент, когда она попытается пробежать сквозь нее. Гюльнара, знавшая это не хуже Даф, усмехнулась. Она скользнула за трепещущий занавес и остановилась. Джинша стояла точно под водопадом фиолетового сияния. Струи магии облегали ее, однако внутрь джинши не проникали.
   – Тебе придется пройти сквозь меня, блондинка! Только сделай это побыстрее... Уважающие себя джинны терпеть не могут, когда сквозь них шастают, – сказала Гюльнара.
   Не заставляя себя уговаривать, Даф решительно скользнула сквозь джиншу. Внутри Гюльнара была безумно холодная. Дафне показалось, будто она нырнула в прорубь. У нее даже дыхание перехватило. Ничего себе пылкая восточная натура! Да у Дафны зрачки едва не замерзли!
   – Но-но, блондинка, а вот грубить не надо! Поверь, если бы я захотела, то стала бы такой горячей, что ты сварилась бы заживо! – возмутилась подзеркаливающая Гюльнара.
   Дафна ворвалась в ангар, пробежала несколько шагов и остановилась, озираясь. Она не знала, ни с кем будет сражаться, ни как. Однако сражаться ей не пришлось. Почти сразу Даф стало ясно, что они опоздали. Битва уже завершилась.

***

   Бывают вещи, которые невозможно объяснить с точки зрения логики. Логика безнадежно курит на балконе, роняя вниз красные кометы окурков и поплевывая на крыши припаркованных машин. Хотя, если посмотреть на дело с другой стороны, единственной случайностью в мире было возникновение самого слова «случайность». Произошло это, видимо, в момент, когда первый питекантроп шарахнул дубинкой по черепу первому неандертальцу и после, зажатый им в расщелине скалы, пытался ввести его в заблуждение фразой: «Ты чего, брат? Я ж случайно».
   Одной из таких логически необъяснимых вещей было то, что Мефодий Буслаев был перенесен Гюльнарой в ангар спустя ровно полторы секунды после того, как там появились убийцы из
   Нижнего Тартара. Все трое уже устремлялись к Эссиорху, когда меч Древнира без замаха легким движением отрубил – почти сбрил – одному из них кисть, сжимавшую саблю. По неизвестной причине на этот раз кисть не спешила прирастать. Правда, успех был сугубо временный. Боец из Нижнего Тартара мгновенно повернулся к Мефу гнилым черепом и, подобрав клинок, атаковал Буслаева левой рукой, в то время как его отрубленная кисть уже резво подползала к Мефу. Ее синие пальцы шевелились, как паучьи лапы. Из обрубка с торчащей костью сочилась мутная слизь.
   Проскочив сквозь строй врага, Меф пробился к Эссиорху. Кареглазое забился под верстак и, обняв колени, сидел там с хитрым видом, прикидывая, что ему теперь долго будет о чем рассказывать за пивом друзьям.
   Заметив Мефа, Эссиорх удивленно вскинул брови. Он, видно, не совсем еще понимал: на чьей стороне Меф и не он ли привел сюда тартарианцев.
   – Привет, светлый! – буркнул Меф небрежно, чтобы хранитель не зазнался. Свету и тьме положено держать дистанцию.
   Эссиорх не остался в долгу.
   – Привет, наследник не помню чего! – отвечал он в тон.
   Видя, что Эссиорх настороженно поглядывает на его меч, Меф повернулся к нему спиной. Уж что-что, а в спину уважающий себя хранитель никогда не атакует. Именно поэтому хранителей не особо много и осталось, пусть даже и в Прозрачных Сферах.
   Дальнейшее общение стало проблематичным. На них напали. Как все опытные стражи мрака, беглецы из Тартара исчезали и возникали внезапно. Будто на танцплощадке ночного клуба, когда в кромешной тьме прожектор начинает отстреливать короткие серии серебристых лучей.
   Меф наносил удары быстро, не задумываясь, больше внимания уделяя защите, чем атаке. Одновременно он стремительно перемещался, понимая, что стражи, исчезнув, будут пытаться материализоваться у него за спиной. Рубящих ударов Меф избегал, предпочитая колющие выпады снизу или в голову. В плане защиты они были более безопасны, позволяя не приближаться к противнику ближе, чем это было разумно.
   Отморозки из Нижнего Тартара действовали быстро и слаженно. Появление Мефа не вызвало у них особого удивления. Да и вообще никаких чувств темные стражи не проявляли. Эмоционально они были чуть сложнее отбойного молотка.
   Теперь же, пока один тартарианец с полыхающим полукругом сабли наскакивал на Мефа, другой гнался за Эссиорхом. Тот торопливо припоминал ускользающую из памяти формулу защитного огня и, улепетывая, швырял в противника кусками мрамора и гранитными головами. Кареглазов уныло пыхтел, наблюдая, как очередная его работа разлетается в куски.
   Эссиорху приходилось хуже, чем Мефу. Он не имел преимущества Дафны, которая, атакуя стражей на Лысой Горе, находилась все же на приличной высоте. А тут попробуй-ка высвободи силу, когда за тобой несутся по пятам. Страннее всех вел себя третий страж из Нижнего Тартара, появившийся позднее других. Отбежав, он отшвырнул клинок и стал делать нечто совсем необычное. Наклонился и, удерживая в руках что-то невидимое, теперь пытался поднять его. Во всей фигуре заметно было огромное мучительное усилие.
   Эссиорх всмотрелся в него и вдруг вспомнил.
   – Меф!.. Кареглазое! Глазай закрывай! Глазай! – заорал он что было мочи, производя на свет до сих пор не существующее властное и емкое слово «глазай».
   «Он спятил! Меня же убьют!» – подумал Меф, едва успевая отбиваться.
   Третий страж разжал руки. Незримое и страшное с низким гулом понеслось к полу и...
   Меф все же успел интуитивно сделать то, о чем кричал ему Эссиорх. Закрыл глаза. Тугая волна воздуха, похожая на волну от пронесшейся электрички, толкнула его, однако он устоял. Решив, что опасность миновала, Меф попытался открыть глаза. Слишком рано.
   Пустота. Мрак. Страх. Буслаеву показалось, что он задохнулся. Он не видел своих рук. Не ощущал движений. У него не было глаз, слуха, дыхания. Меф даже не знал, продолжает ли он еще сражаться. Мозг отдавал приказы, пытаясь исполнить нечто вроде веерной защиты, но вот слушался ли его меч? И был ли вообще меч? Вокруг не существовало ничего, кроме сгущенной тьмы. Меф заорал, пытаясь докричаться до Эссиорха, но не услышал своего голоса.
   Мефа не удивило бы даже, скажи ему кто-то, что его тело распылено по галактикам. Мало ли какую силу могли высвободить тартарианцы? Время остановилось. Стало липким и противным, как забытый на подоконнике растекшийся пластилин.
   «Может, меня уже убили? И я мертвый...» – подумал Мефодий.
   На всякий случай он не прекращал веерную защиту, одновременно пытаясь перемещаться. Однако все движения стали для него сугубой абстракцией. Тела не существовало. Даже если бы его ранили, Буслаев едва ли ощутил бы это.
   «Считаю до десяти и останавливаюсь. Потому что меня точно убили и рыпаться глупо», – сказал себе Меф, однако прежде, чем он произнес «четыре», огненный сполох прорезал мрак.
   В сгустившейся тьме распустился сияющий огненный цветок. Меф ожидал, что вот-вот он погаснет, но бутон не погасал. Он то уменьшался до крошечной искры, то вновь выстреливал несколько коротких ослепительных вспышек. Цветок и ободрял, и утешал, и поддерживал, и давал силы бороться. Это был сгусток света и радости. Казалось, можно смотреть на цветок бесконечно, не желая йичего больше. Никогда прежде Меф так не желал света и так к нему не стремился. Это была нить, держась за которую он выползал из затягивающей его зыбкой трясины мрака.
   Вспышки становились чаще и одновременно бледнели. Пятна острого света расползались, заполняя пространство. Мало-помалу Буслаев обрел ощущение времени. Вот уже из мрака проступили стены ангара и его собственный, бестолково рассекающий пустоту меч. Меф с удивлением смотрел на кисть, которая, вращая клинок, уверенно пропарывала им воздух. Это было нелепо и даже немного граничило с идиотизмом, потому что на Мефодия больше никто не нападал.
   Мефодий обернулся. Ни одного стража из Нижнего Тартара в ангаре не было. Рядом с Эссиорхом стояла уже знакомая ему валькирия-одиночка. На щеке у валькирии сразу под глазом был длинный порез. Скорее всего валькирию оцарапало осколком стекла. В руке у одиночки медленно погасало копье.
   – Ирка... А, да... Здорово, что ты здесь, – сказал Меф, недоверчиво прислушиваясь к своему охрипшему голосу.
   Валькирия испытала дикое раздражение. На лице у Мефа было буквально написано: «А, да... знал я одну такую. Но это, конечно, не ты. И вообще расплодилось этих Ирок. Скоро будет больше, чем Лен»,
   Мефа мало смутило Иркино раздражение. Он его даже не заметил. «Мужчины, как всегда, крайне наблюдательны. Чтобы они что-то сообразили, надо бросить в них стулом, а потом сказать милым голоском: „Здрасте!“ – подумала Ирка.
   – Что это было? Я ничего не видел. Время исчезло. Я думал, у меня нет тела, – сказал Меф.
   – Магия мрака... Примерно такая же, как на глубинах Нижнего Тартара. Если бы ты не закрыл глаза – тебе бы их выжгло. А вот открыть ты их поспешил, за то и поплатился, – пояснил Эссиорх.
   Он выуживал из-под верстака Кареглазова, на румяном лице которого отражалось радостное недоумение. Скульптор послушно моргал глазками: уж он, должно быть, не спешил распахивать их без команды.

   В трех шагах от Эссиорха томился Антигон, так и не определившийся, кого ему шарахнуть булавой. Багров, скрестив руки на груди, стоял у входа в ангар и следил за Мефом взглядом, полным холодного презрения. Меф хотел ответить ему таким же взглядом, но подумал, что зыркать глазками – это детский сад. Хочешь драться – дерись. Хочешь глазеть – покупай билет в музей. В будние дни школьникам бесплатно.
   – Я тоже рад тебя видеть, родной! Если хочешь предложить мне что-то, кроме своих симпатичных глазок, я всегда готов! – сказал Мефодий Багрову.
   Матвей двинулся было вперед, но Ирка его остановила.
   – Нет, – сказала она. – Не сейчас! Уроды из Тартара могут вернуться.
   – Значит, ты не смогла убить их, – сказал Меф. По правде говоря, его это не удивило.
   – Нет. Но все же им потребуется время, чтобы залечить раны. Я их немного поцарапала... – осторожно сказала Ирка.
   Антигон захихикал.
   – Немного поцарапала! Ну мерзкая хозяйка и сказанет! Да через эти царапинки можно проложить рельсы и пускать детскую железную дорогу! – заявил он.
   – Или всунуть лампочки и включать елочную гирлянду! – предложил Багров.
   Ирка поморщилась. Оба были чудовищно остроумны. «С таким остроумием и анекдоты не нужны. Сам себе пальчик показал и смейся! Полное самообслуживание!» – подумала Ирка.
   Неожиданно она услышала голос, без особого восторга процедивший:
   – Валькирия! Хм... Радует, что хотя бы не блондинка!
   Ирка оглянулась. За ее спиной над полом парила джинша. С ней рядом стояла Дафна. Обе появились в ангаре только что.
   – У тебя пунктик на блондинках! Тебя конкретно клинит! – с досадой сказала Дафна.
   – Это потому, что я радикальная брюнетка! Но ты не зацикливайся на этом, блонди! Не напрягай память! Блондинкам это противопоказано. Если слишком часто напрягать память, волосы могут потемнеть, – предупредила Гюльнара.
   Опираясь о плечо Эссиорха, Кареглазое обвел взглядом ангар. Дафна, Меф, Эссиорх, Ирка, Багров, Антигон да еще и парящая над полом джинша, сквозь которую отличны видны были осколки мраморных фигур. На последнюю Кареглазое смотрел с заметным умилением. Даже попросил разрешения поцеловать ей руку, но, не преуспев, умилился еще больше.
   – О, сколько гостей! Столько ко мне не являлось, даже когда первая жена уложила меня в психушку! Она позвонила и сказала, что я гоняю зеленых чертей, – сообщил он.
   – А вы не гоняли? – усомнилась Гюльнара, скользнув проницательным взглядом по всклокоченной бороде и красному, похожему на детскую пятку, подбородку скульптора.
   Кареглазое справедливо вознегодовал.
   – Обижаете: какие еще зеленые чертики? Это был всего лишь табун крошечных крылатых пегасов.
   – Ка-а-к?
   – Они пронеслись мимо с диким ржанием, один из них ударился о мой лоб и, прежде чем я опомнился, утонул в тарелке с супом. С тех пор я бездарен. Ну прямо-таки абсолютно. Убийство пегасов – пусть и невольное – не остается безнаказанным. И суп я есть тоже не могу, кстати сказать.
   Скульптор пригорюнился. Меф и Дафна обменялись понимающими взглядами. Ясно было, что Кареглазое человек свойский и удивить его непросто.
   – Это бывает, – утешил его Багров. – У моего волхва во дворе росла яблоня с некими магическими свойствами, о которых мне здесь и сейчас не хочется упоминать. Музы, Полигимния и Терпсихора, одна на лютне, другая на черепаховой
   лире, повадились летать и воровать яблоки. Мой волхв высовывался в окно и палил в них из кавалерийских пистолетов.
   – Зачем? Хотел убить? – заинтересовалась Дафна.
   – Приличную музу из пистолета не убьешь. Из пистолета ее можно только смертельно обидеть. Да и потом, когда мой волхв действительно хотел кого-то убить, он делал это взглядом.
   Кивая, Кареглазое подбежал к Багрову.
   – Я понимаю вас, юноша! Я тоже убил свою музу, причем очень жестоко, как садист. Завалил ее большим количеством могильных памятников. Чего стоила одна только статуя рыдающей вдовы! Ангельское личико, ноги гетеры-искусительницы, шея Афродиты и железная сварная арматура внутри.
   Ирка, долго смотревшая на Даф, решила перейти к самой неприятной для себя части задания. Она приблизилась и, глядя в сторону, сухо сказала:
   – Какое-то время нам придется держаться вместе. Я должна тебя охранять. Оживленцы из Тартара нападут снова. Теперь они подготовятся лучше.
   – Хорошо. Вместе так вместе, – кивнула Дафна. Она старалась быть приветливой, хотя и ощущала, что по какой-то причине не слишком нравится валькирии.
   – Не подумай чего плохого, светлая! У мерзкой хозяйки работа такая: спасать всякую шваль! – пояснил Антигон и тотчас пискнул: Ирка больно ущипнула его за ухо. Правда, кикимор скорее обрадовался, чем огорчился:
   – Ну наконец-то! Хоть какие-то минимальные пытки! А то не жизнь, а сплошной зефир в шоколаде!
   – Блондинка, скажи шантретке: «Все, что ты мне должна, шантретка, я тебе прощаю!» – посоветовала Гюльнара. Да, что ни говори, а ее конкретно заклинило.
   Однако Дафна не склонна была повторять за джиншами заезженную чушь. Ситуация разрулилась сама собой. Снаружи что-то загрохотало. Зацепив створку ангара, в мастерскую въехал видавший виды «УАЗ» с открытым верхом. За рулем «УАЗа» сидел страстный хан Мамай. Рядом с ним на сиденье – Улита, в черном вечернем платье от Сальвадора Бузько и в жемчугах, на которые можно было купить целый парк таких «УАЗов». На коленях у Улиты лежал новенький, в заводской смазке автомат Калашникова. Видно, ведьма сообразила, что бегать за тартарианцами с рапирой не фонтан, и подготовилась чуть лучше.
   – Где эти тартарианцы? А ну подать сюда Ляпкина-Тяпкина!.. Арея не было в резиденции, а мы с Мамаем сразу примчались! – задорно крикнула
   Улита.
   – Гадиков больше нет. Ты похожа на атаманшу, которая только что ограбила пассажирский поезд, – сказал Меф.
   – Ты не подозреваешь, как близок к истине, Буслаев, – таинственно откликнулась Улита и, открыв дверь «УАЗа», спрыгнула на пол на осколки памятников.
   – Тут грязно, императрица! Рискуете запачкать ножки! – влез Кареглазое.
   Улита взглянула на него не без любопытства. Она потребляла лесть в любых формах. Грубую, умную, с хлебом, без хлеба. В этом плане ведьма была всеядна.
   – Не переживайте, мужчина! Меня грязь не смущает! У меня было здоровое, близкое к природе детство. Моя мама плевала на ложечку, после чего ложечка считалась условно вымытой, – заявила она.
   Беседуя с Кареглазовым, ведьма небрежно болтала автоматом. Когда дуло уставилось Эсси-орху в живот, он осторожно отвел его пальцем в сторону.
   – Не целься в меня, если тебе не сложно! Такие дырки плохо поддаются штопке. Ниточки, видишь ли, сложно подобрать! – попросил он.
   – Да ну, ерунда... Я же ни на что не жму! – отмахнулась Улита.
   – Все равно, лучше бы ты выбрала какое-нибудь другое оружие.
   – Какое какое-нибудь?
   – Ну, скажем, нунчаки. Нунчаки – хорошее оружие.
   – Возможно. Но их надо крутить, а я не Карлсон. Ненавижу все, похожее на пропеллер, – заявила Улита.
   Она, похоже, загорелась идеей понравиться Кареглазову и немного поиграть с Эссиорхом в ревнючку. Хорошая такая народная игра с заранее не оговоренными правилами. Гимнастика для нервов, массаж для души. Чтобы автомат ей не мешал, Улита перекинула его через плечо. Теперь дуло уставилось не в живот, а в грудь Эссиорху. Тот снова занервничал. Даже обычную пулю перехватить в воздухе непросто, а уж очередь заговоренных вообще нереально. Разумеется, бессмертную сущность не убьешь и заговоренной пулей, но вот бедное тело очень даже...
   – Он хотя бы на предохранителе? – спросил Эссиорх, обращаясь к спине своей любимой.
   Улита дернула плечом. Вследствие этого движения дуло автомата переместилось с груди хранителя на его лоб.
   – Какой же ты зануда, Эсичка! Конечно, да. А что такое предохранитель?
   – Вот этого вопроса я и опасался... – заявил Эссиорх, решительно отбирая у ведьмы автомат.
   Улита не протестовала.
   – Фу на тебя, бяка противная! Забрал и играйся себе... У нас в багажнике еще четыре таких. Я не знала, как они перезаряжаются, поэтому взяла несколько уже заряженных, – заявила она.
   – Весело, – сказал Меф. – И ты думаешь, что стражей из Нижнего Тартара можно прогнать заговоренными пулями?
   – Попытка не пытка. Даже слону будет неприятно, если в него долго и упорно пулять горохом, – заявила Улита.
   – Это только вопрос времени. Раз тартарианцев не убило копье валькирии, значит, не существует артефактного оружия, которое повредило бы их телам. Рано или поздно они всех вас перережут, – с предвкушением произнесла Гюльнара.
   – При условии, что мы не найдем, где спрятаны их дархи, – напомнил Меф.
   – Как мы их найдем? Земля большая, а если добавить еще хотя бы Верхнее Подземье, искать вообще бессмысленно... – безнадежно сказала Даф.
   Эссиорх медленно покачал головой.
   – Это не так. Искать бессмысленно только тем, кто не желает ничего найти. Дарх не иголка. Кроме того, дарх не должен быть далеко от стража, иначе тот не сможет воспользоваться его силой. Не ошибусь, если скажу, что дархи тартарианцев где-то дразняще близко. Я все время пытаюсь услышать их зов, но пока не могу.
   – Близок локоток, да не укусишь, – сказала Ирка.
   – Это если поблизости нет пилы, – с усмешкой заметил Багров.
   Никто не засмеялся, кроме Антигона. Правда, хохот у кикимора был такой, что Кареглвов, не привыкший к смеху нежити, в ужасе присел и зажал уши руками.
   – И еще одно. Выпустив стражей из Нижнего Тартара, Лигул нарушил баланс света и мрака. В минуты, когда свету что-то угрожает, у некоторых людей открывается дар. Иначе быть не может, – продолжал Эссиорх.
   Мамай нетерпеливо нажал на сигнал. Гудок «УАЗа» простуженно взревел. Все разом оглянулись на хана. Тот размахивал руками с горячностью восточного водителя и что-то орал, заглушая свой голос сигналами.
   – Чего он хочет? – спросила Дафна.
   – Это он намекает, что пора смываться, – вспомнила Улита. – Телепортировать нам нельзя. Это ж не заглот, нас легко вычислить. Лучше удирать на колесах, разбрасывая стопорящие заклинания и рисуя руны. Если постараться – путаница будет изрядная.
   Меф с сомнением заглянул в салон «УАЗа».
   – Мы туда не поместимся, – сказал он. Улита презрительно фыркнула.
   – Ненавижу паникеров, особенно тех, которые выдают себя за наследников конторы! Если очень постараться, в «УАЗ» набивается человек десять. Если еще в багажник – двенадцать. И это без пятого измерения! Вопрос только в том – у кого лично я буду сидеть на коленях? У тебя, Эсик? Или будут другие занимательные предложения?
   – Я не Эсик и не Эсичка! Попрошу это запомнить! – раздраженно произнес хранитель. – И вообще я поеду на мотоцикле. Я его здесь не брошу.
   – О, мотоцикл! Как я могла забыть? Тогда я тоже на мотоцикле! Шагом марш, бегом брысь!.. Стой, пупсик, не так резво! А донести меня до мотика на ручках? Ты что, не видишь, какая я вся замученная?
   Ведьма повернулась и стала картинно падать на Эссиорха. Хранитель был поставлен перед выбором: или дать ей упасть, или подхватить. Естественно, он как служитель света выбрал второе и поволок Улиту к мотоциклу.
   Багров проводил парочку насмешливым взглядом.
   – Профессиональная женская беспомощность. Пока она с тобой, в двух ключах путается, сдачу с десятки не подсчитает и лифт не знает, каким пальчиком вызвать. А когда виснуть не на ком, сейф ногтем откроет и за минуту посчитает в уме, сколько прибыли дадут две копейки, если продержать их в банке двенадцать лет семь месяцев и двадцать восемь дней, – негромко сказал он.
   – А ты не дурак, некромаг! – оценила Гюльнара. – Хотя с одной оговоркой: есть вещи, которые безопаснее думать про себя, чем говорить вслух.
   Забираясь на заднее сиденье «УАЗа», Дафна увидела на коврике соскользнувший букет.
   – Что это?
   – Черные розы! Вообще не знала, что такие бывают. Букет от Мамзелькиной. В розах была записка с советом умотать куда-нибудь... Именно это мы и делаем, – сказала Улита.

Глава 11
ГЛИНЯШКИ
   Это только кажется, что за все платят деньгами. За все действительно важное платят кусочками души.
   «Книга Мрака»

   Оставшись одни в квартире у Эссиорха, Ната, Чимоданов и Мошкин скучали недолго. Ната стала рыскать в ящиках стола у Эссиорха. Чимоданов, не заморачиваясь с правами на частную собственность, принялся рыться в запчастях. Особенно ему понравилась цепь от мотоцикла. Он даже хлестнул цепью по столу, едва не задев Вихрову. Ната швырнула в Чимоданова книгой.
   – Это был намек. В следующий раз кину чем-нибудь реально тяжелым, – сказала она.
   Чимоданов намек понял и, сердито урча, как спешащий в могилу мертвяк, отодвинулся на безопасное расстояние. Ната продолжала возиться с ящиками. Ящиков в столе у Эссиорха было три. Два завалены все теми же скучными запчастями. В третьем Ната обнаружила заурядную с виду тетрадь с собакой на обложке. Попыталась открыть, но прозрачный белый огонь сразу охватил ей руку до локтя.
   Ната отскочила, замахала рукой и, видя, что сбить огонь не удается, рванула в ванную. Позвать на помощь Мошкина, который в углу комнаты скромно листал журнальчик для домохозяек, она не догадалась. Однако огонь погас еще на пороге, когда расстояние между Натой и тетрадью увеличилось метров до трех. Ната испуганно оглядела руку. Никаких ожогов. Даже едва заметные, похожие на персиковый пух волоски на запястье не свернулись от жара.
   – Ну и гады же эти светлые! – сказала Ната огорченно.
   – Я бы на твоем месте радовался, что заклинание ставили светлые, – заметил Чимоданов.
   – Почему?
   – Рука целая. Если бы заклинание ставили темные, у тебя бы торчала обугленная кость, а на ней некоторое количество готового шашлыка, – с явным удовольствием сказал Петруччо.
   Евгеша закончил читать рецепт приготовления гуся с яблоками, грустно облизнулся и закрыл журнальчик для домохозяек.
   – Только людям аппетит распаляют. Хотя я же, по-моему, не люблю гусей, нет? – Спросил он.
   Мошкину никто не ответил. Его риторические вопросы чаще всего оставались без внимания. Какой-то звук привлек его внимание. Евгеша опустил голову.
   – Чемодан, ты кое-что забыл! Бомбу! – не повышая голоса, сказал он.
   Это было дело привычное. У ножки стула, на котором сидел Мошкин, что-то тикало. Небольшой пакет, к которому был прикручен будильник. Чимоданов с воплями набросился на Зудуку. Тот забился за батарею и, защищаясь, кололся булавкой. После третьей попытки выцарапать его Чимоданов сдался.
   – Только высунься! – пригрозил он и, вернувшись к бомбе, умело разминировал ее.
   – Заряд не очень сильный. Но ножку бы оторвало, – сказал он Мошкину.
   Мягкий Евгеша не стал уточнять, какая ножка имеется в виду: ножка стула или его собственная. Или, может, обе сразу?
   – У твоего Зудуки синдром эмоциональной недостаточности, – заявила Ната.
   – Моральные уроды посылаются нам на пути затем, чтобы на их фоне мы больше ценили нормальных людей. Когда еще так обрадуешься вкусу обычного супа, как не после супа пересоленного? – нравоучительно произнесла Ната.
   Она, как актриса, обожала испытывать себя в различных амплуа. В том числе в нравоучительном.
   – Подчеркиваю! Мой Зудука не моральный урод, а моральный уродик. Разница колоссальная, особенно для понимающего человека, – мрачно сказал Чимоданов и погрозил батарее кулаком.
   – Тебе виднее. Как-никак Зудука твое творение, а все, что мы делаем, вольно или невольно получается по нашему образу и подобию, – проговорила Ната.
   Неожиданно Вихрова вскрикнула, не отрывая взгляда от окна. Это был холодный информативный вопль, ибо Ната всегда заботилась о том, чтобы выглядеть уместно и случайно не использовать больше эмоциональных сил, чем следует.
   В стекле маячила плоская круглая рожа, совершенно разбойничья по виду. Припухшие скулы, низкий лоб с выступом черных жирных волос и – главное! – в подлом предвкушении скалящийся рот. Красные глазки быстро перебегали с Чимоданова на Нату, а с Наты на Мошкина.
   Заметив, что обнаружена, рожа без спешки отлипла, ухмыльнулась, зыркнула и исчезла.
   – Кто это был? Комиссионер? – спросила Ната.
   Чимоданов подошел к стеклу, открыл раму и после некоторого колебания потрогал оставшуюся на стекле грязь пальцем.
   – Комиссионер-то он, может, и комиссионер, да только какой-то неправильный, – заявил он.
   – Почему неправильный?
   – Потому что это не пластилин. Абсолютно натурально не пластилин... – Чимоданов показал ей палец, покрытый коричневой, быстро засыхающей жижей.
   – Вытри! – быстро сказал Мошкин.
   – Зачем?
   – Она разъела стекло. Это комиссионер, вылепленный в Нижнем Тартаре. Обычные пластилиновые там сразу раскисают. Эти не такие гибкие, как наши, не такие увертливые и хитрые. Эйдос им выцыганить сложно – мозгов не хватает, – сообщил Евгеша.
   – А зачем тогда они нужны?
   – Их используют как ботов или дублей – в сражениях на второстепенных участках. Для создания массовости, для разведки и просто как пушечное мясо. Воины они не ахти, зато и вреда им особого не причинишь. Глина есть глина. Особенно огнеупорная. Картечь в ней застревает. Даже заклинания и те вязнут. Ну, кроме самых сильных, конечно...
   – Откуда ты знаешь? – спросила Ната.
   Вопрос был сформулирован неверно. Мошкин сразу занервничал. Засомневался.
   – Откуда я знаю, да? Мне ведь этого никто не говорил, нет?
   Ната погладила его по голове. Ее слабая и тонкая рука наделена была особой силой. Евгеша от удовольствия едва не замурлыкал.
   – Успокойся! Все хорошо. Тебя никто не ругает. Тебе Арей сказал?
   – Нет. Я читал. Я же много читаю, да?
   – Много, родной, много. Все читаешь и читаешь. А что им от нас надо, этим комиссионерам из Нижнего Тартара?
   – Не знаю. Но если интересно, то можно спросить, – предложил Мошкин.
   – У кого?
   – Да у них вот!
   Ната оглянулась. Окно было облеплено ухмыляющимися разбойничьими рожами. Их было не меньше десятка. Судя по звукам, доносящимся из кухни, там вторжение уже началось.
   – Что им надо? – нервно спросила Ната.
   – Уж точно не твой автограф. Не хочешь попытаться их охмурить? – поинтересовался Чимоданов.
   Стекло треснуло. В комнату полезли комиссионеры. У некоторых в зубах поблескивали ножи. Мошкин выхватил меч. Чимоданов после непродолжительного размышления материализовал боевой топор. С мечами у него не особо ладилось. Несмотря на все старания Арея обучить его бою на мечах, взъерошенному, маленькому, вспыльчивому Петруччо куда больше подходил топор. Интересно, как бы он отреагировал, скажи ему кто-то, что топор – любимое оружие гномов?
   Услышав из коридора шум, Мошкин обернулся. В дверях маячили еще рожи четыре. Тела у комиссионеров были такие же липкие, как и их физиономии. Одежда висела на них клочьями. На ком-то были только штаны, на ком-то лишь пиджак. Все истлевшее и явно снятое с мертвяков. Некоторые комиссионеры ограничились часами. Правда, ничего шокирующего хрупкую детскую нравственность в наготе комиссионеров не обнаруживалось. Все они были абсолютно бесполы.
   Мошкин и Чимоданов встали спина к спине. Чимоданов контролировал окно, Мошкин – тех, что прорвались через дверь.
   – Когда будешь размахиваться топором, не попади мне по затылку! – попросил Евгеша.
   Как всегда с ним бывало, в минуту реальной опасности он вел себя мужественнее, чем в минуты опасности воображаемой.
   – Я ведь не попаду, да? – передразнил Чимоданов.
   На плечи к нему резво карабкался Зудука с карманами, полными петард. Ему помог стол, под который хозяин недавно бросил свой красный чемодан. Наступив на чемодан, Зудука перескочил с него на стол, а оттуда сиганул на плечи к Петруччо.
   Ната попыталась атаковать комиссионеров мимической магией. Пустые старания. Издеваясь над Натой, один из комиссионеров выдал своим глиняным лицом всю ее мимику. Все это было проделано с такой обезьяньей пародийностью, что Ната узнала себя. Ее передернуло. Почему-то со стороны себя видеть куда неприятнее, чем кого-то другого. Видя, что от ее мимики пользы никакой нет, Ната поспешно забралась под стол и, обхватив руками красный чемодан, загородилась им.
   Комиссионеры толпились, теснили друг друга. На первый взгляд, их было не меньше двенадцати. Двое с секирами, имевшими на конце копейный выступ, трое с ножами, один с кавалерийским палашом, остальные вооружены кто чем. Мелькали даже ржавые вилы (смерть не столько от укола – сколько от заражения крови) и бейсбольные биты, которые так любят возить в багажниках тронувшиеся на почве самообороны дядечки. Причем те же дядечки обычно возят с собой на случай отмазки и бейсбольный мячик Типа покатался на машинке – поиграл в бейсбол.
   Комиссионеры суетились, мельтешили, кривлялись, прыгали, однако никаких реально враждебных действий пока не предпринимали. Пользуясь моментом, Зудука извлек из-за уха зажигалку и, подпалив тройную петарду, швырнул ее в столпившихся комиссионеров.
   – И... ди... от! – с опозданием крикнул Чимоданов.
   Три слога, отделенные отточиями, в действительности были разделены тремя оглушительными взрывами. Это послужило сигналом. Один из комиссионеров ринулся вперед. Особой ловкостью он не отличался. Мошкин присел, ушел от выпада и мощным круговым ударом отсек ему обе ноги. Однако это ничего не решило. Вся толпа комиссионеров бросилась на них. Чимоданов и Мошкин, до того пытавшиеся держаться вместе, были мгновенно разделены. Петруччо размахивал топором, отпрыгивал, атаковал, проламывал комиссионерам глиняные головы и про себя удивлялся, что он еще жив.
   Мошкин, у которого крышу сорвало не так капитально, как у его приятеля, был, признаться, удивлен. Имея численное преимущество, комиссионеры легко могли перебить их, однако нападали вяло, замедленно. Они не столько стремились поразить Евгешу и Чимоданова, сколько прорваться к столу, под которым пряталась Ната. Здоровенный комиссионер, скалясь, уже колотил по

   нему битой. Ната, загораживаясь чемоданом, пыталась пнуть его в коленную чашечку.
   Несмотря на то что бойцы комиссионеры были слабые, ученикам стражей приходилось нелегко. Мошкину удалось снести две глиняные головы, отрубить четыре кисти и довести общее число отсеченных ног до пяти. Раны в корпус он не считал. Комиссионерам они не были страшны. Напротив, существовал риск, что меч увязнет, и он не сумеет его выдернуть. Сам Мошкин заработал две легкие раны и едва не повис на вилах, которые метнул в него один из комиссионеров. Спасло его лишь то, что он вовремя споткнулся.
   Вскочив, Евгеша заметил, как два комиссионера выволокли из-под разбитого стола Нату и потащили ее к окну. Тащили они ее странно – за ручку чемодана, в который Ната, мало что соображая, вцепилась мертвой хваткой. Поспешив к Вихровой на помощь, Евгеша снес одному из комиссионеров голову. Второй комиссионер, которому Чимоданов отрубил топором кисть, выпрыгнул в окно. Это было сигналом к отступлению.
   Комната опустела. Лишь отрубленные конечности на полу и мутные глинистые пятна повсюду доказывали, что только что здесь кипел бой. Нападавшие отступили, исчезнув все тем же способом – через выбитое стекло. Выглянув в окно, Мошкин различил внизу влажное пятно. Кажется,
   кто-то из комиссионеров не успел вовремя дематериализоваться.
   – Надо же... фуф! Я жив! – удивленно произнес Чимоданов.
   Он пыхтел как паровоз, в трубе которого застрял не в меру любопытный кочегар.
   – Какой-то тупой... фуф... был бой! Конечно, это комиссионеры, но все же... фуф... странно, что мы живы... – продолжал он, немного отдышавшись.
   Евгеша вытер покрытый глиной меч о шторы.
   – Мне вообще показалось, что им нужны были не мы. Разве нет? – спросил он.
   Ната открыла глаза и деловито оглядела поле боя.
   – Да, точно. Им нужен был чемодан нашего маньячного гнома! Они все лезли ко мне, а еще точнее к чемодану!
   Петруччо посмотрел на отрубленную кисть, вцепившуюся в ручку его красного чемодана.
   – Не, – нервно сказал он, – ерундистика! Натурально ерундистика! Выдумали тоже!

***

   Эдя Хаврон недовольно выглянул в окно. За окном в три ряда стояли машины. Теперь, когда преимущество скорости пропало, с высоты автобуса они казались жалкими и тесными коробочками.
   – Этот проклятый автобус никуда не идет! Идиотизм какой-то! Я не удивлюсь, если водитель вылезет и оправится пить кефир. Ему-то что! Рабочий день все равно идет, – проворчал Хаврон.
   – Просто мы попали в пробку. Можно подумать, ты первый день в Москве, – сказала Аня умиротворенно.
   Ее голова доверчиво лежала у Эди на плече.
   – Ты же сама говорила, что мы спешим. А теперь сидишь и не нервничаешь!
   – Я никогда не нервничаю! Ну или стараюсь не нервничать.
   – Почему?
   – Повод нервничать есть всегда. А то и десяток сразу. Глупо надеяться, что когда-то наступит день, когда ни одного повода не будет. А раз так – зачем дергаться? – заявила Аня.
   – А у меня наоборот. Если я в какой-то день хотя бы чуток не попсихую, значит, я уже умер, – сказал Хаврон.
   Автобус, наконец, тронулся и пополз. Аня взглянула на номер дома. Нет, до того, что они увидели в хаосе линий, еще далеко. Аня задумчиво стала следить за пешеходами. Когда автобус стоял, пешеходы обгоняли его, когда трогался – автобус обгонял пешеходов. Какого-то высоченного, в броском красном свитере мужчину, шагавшего прямыми ногами, точно ножками циркуля, они обгоняли три или четыре раза. И соответственно те же три или четыре раза он обгонял их.
   – И почему люди, встретившись, должны расставаться? Какая несправедливость! – сказала Аня.
   – Ты это о каких людях, о близких? – непонимающе спросил Эдя.
   Как реалист до мозга костей, он мыслил абстрактно лишь тогда, когда у него не было другого выхода.
   – Нет, не о близких. Близкие-то как раз расстаются редко, а потом почти всегда встречаются. Я о других людях. Каждый день я вижу сотни людей: мужчин, женщин, стариков, детей. В транспорте, на улице, в магазине. Мы смотрим друг на друга, как чужие, иногда спрашиваем о пустяке, например: «Где тут ближайшее метро?», но чаще даже и не спрашиваем, а сразу расстаемся. Расстаемся равнодушно и не жалеем об этом. А ведь мы никогда больше не встретимся.
   – Зачем же так пессимистично, может, и встретитесь, – утешающе сказал Хаврон.
   Он не видел большого смысла встречаться с теми людьми, у кого он спросил, который час, даже если предположить, что они ответили ему вежливо, а не «что, на телефоне посмотреть лень?».
   – С одним из ста, может, встретимся, и то не вспомним уже о предыдущей встрече. Город слишком большой. Ты улыбаешься? Думаешь, это сентиментальные бредни?
   – Не-а, – сказал Эдя. – Не думаю. У меня вообще философия кота: поел-поспал, поел-поспал. И так ежедневно. Если навязчивая мысль и посещает меня в последние годы, то только вот какая. Жизнь – это игра, в которой каждый следующий уровень сложнее предыдущего. Едва ты приноровился, правила усложнились.
   Взгляд Ани стал вдруг напряженным.
   – Вот он, этот дом! – крикнула она и, вскочив, забарабанила в двери замершего в очередной раз автобуса.
   Водитель неохотно открыл двери. Хаврон и Аня выскочили на дорогу, не доезжая остановки, и быстро пошли по газону. Перед ними был тот самый дом, который возник недавно в танце случайных линий.
   – Вроде он, – согласился Эдя. – А теперь что, ищем тех типчиков, лица которых мы видели?
   – Да.
   – Веселенькая задачка. Тут несколько подъездов. Что дальше? Ходим по всем и трезвоним в двери?
   Анина рука оставила ладонь Хаврона и нырнула в сумочку.
   – Ты уверена? – спросил Эдя с беспокойством.
   – Уверена, – сказала Аня и без колебаний надела очки.
   Стекла остро блеснули. Хаврон увидел, как Аня поочередно оглядела все подъезды и направилась к одному. Двигалась она быстро, уверенно. По лестнице они поднимались пешком. Изнеженный лифтом Хаврон ворчал, что не нанимался портить новенькие ноги.
   Наконец Аня остановилась у одной квартиры и кивком указала на нее Эде. Дверь выглядела заурядно. Никакого магического сияния, насколько мог видеть Эдя, от нее не исходило. И вообще ничего не исходило. Коврик лежал чуть наискось. На той же площадке стоял детский велосипед, видно, принадлежавший соседям.
   – Интересно, что мы сейчас скажем? «Извините, граждане, но мы вас видели в волшебных очках и все про вас знаем. А ну признавайтесь, как вас зовут и что вы натворили?» – сказал Эдя.
   Аня не улыбнулась. Хмыкнув, Эдя подошел к дверям и позвонил. Звонок пискляво откликнулся где-то в глубине квартиры. Долгое время ничего не происходило. Хаврон приложился ухом к двери.
   – Да нет там никого. Все тихо! – заявил Эдя и позвонил еще раз.
   – Есть. Я знаю, что есть, – уверенно сказала Аня.
   Эдя собирался дать третий, завершающий звонок, как вдруг дверь рывком открылась. Хаврон, навалившийся на нее плечом, едва не упал. На пороге стояли двое подростков. Один – высокий, немного растерянный, был с мечом, другой, маленький и взъерошенный, как воробей, только что искупавшийся в луже, – с боевым топором. За их спинами, в глубине коридора маячила девица с очень подвижным, постоянно меняющимся лицом. Эдя торопливо отвернулся, интуитивно ощутив, что смотреть на него опасно.
   – Что вам нужно? – покачивая топором, с вызовом, очень нагло, спросил взъерошенный.
   – Вам же что-то нужно, да? – робко уточнил высокий.

Глава нетринадцатая
ЧЕМОДАН ЧЕМОДАНЫЧ ЧИМОДАНОВ

   Люди постоянно тщатся сочетать небо и ад. Они считают, что на самом деле нет неизбежного выбора и, если хватит ума, терпения, а главное – времени, можно как-то совместить и то, и это, приладить их друг к другу, развить или истончить зло в добре, ничего не отбрасывая. Мне кажется, что это тяжкая ошибка. Пути нашего мира – не радиусы, но которым, рано или поздно, доберешься до центра. Что ни час, нас поджидает развилка, и приходится делать выбор. Я не считаю, что всякий, выбравший неверно, погибнет, он спасется, но лишь в том случае, если снова выйдет (или будет выведен) на правильный путь. Если сумма неверна, мы исправим ее, если вернемся вспять, найдем ошибку, подсчитаем снова, и не исправим, если просто будем считать дальше. Зло можно исправить, но нельзя переводить в добро. Время его не врачует. Мы должны сказать «да» или «нет», третьего не дано.
   Клайв Льюис

   Пауза затягивалась. Аня и Эдя Хаврон разглядывали Мошкина и Чимоданова. Те в свою очередь изучали их. Ната шныряла за спинами учеников мрака в самых растрепанных чувствах. Ей не удавалось установить власть над гостями, что ее жутко бесило.
   «Ничего... посмотришь ты на меня! Не знаю, что я с тобой сделаю, но ты запомнишь это надолго!» – мстительно думала она, косясь на Эдю.
   Однако Эдя избегал ее взгляда. Более того, подчиняясь инстинкту, который выработался у него со времен общения с Трехдюймовочкой и полуночными ведьмами, он пошарил по карманам и надел темные очки. Это сделало Нату бессильной. Без прямого контакта с глазами ее магия не действовала.
   Магия вообще штука капризная. Стоит появиться минимальному ограничению, и она моментально перестает работать.
   «И о чем с ними говорить? Как им объяснить, зачем мы сюда пришли, если я сам этого не знаю?» – подумал Эдя, разглядывая меч в руках у высокого подростка и боевой топор у его приятеля.
   – Играем в мушкетеров? – спросил Эдя навскидку.
   Мошкин вежливо улыбнулся. Мушкетеры как род войск были созданы, чтобы стрелять из мушкетов. Шпаги – больше для шашлыков и для гвардейцев кардинала в понимании Дюма. Опять же – перепутать меч и шпагу может только тот, чей интеллект залегает ниже паркета.
   – Два пьяных ежика в лесу пилили крокодилом колбасу, – вдруг произнес Чимоданов.
   Это произошло неожиданно для него самого, поскольку Петруччо особо не стремился это озвучивать. Он вечно выдумывал дурацкие стишки, причем в самое неподходящее время.
   – А почему не убили ломиком? – спросил острый на язык Эдя.
   – Кого не убили ломиком? – не понял Чимоданов.
   – Два пьяных ежика в лесу убили ломиком осу, – предложил Хаврон. В нем с детства томился поэт заборного жанра.
   Чимоданов хихикнул. Впервые он встречал человека, кому было интересно его словотворчество.
   – Осу нельзя убить ломиком, – сказал он, опуская боевой топор.
   Мошкин, следуя его примеру, опустил меч, после чего тот незаметно испарился из его рук.
   – Тогда и пилить крокодилом нельзя, – заметил Хаврон.
   – Можно. У него зазубрины на спине.
   – Пусть так, – миролюбиво согласился Эдя. Он уже заметил, что у него налаживается контакт с ершистым подростком. – Тогда вот: два пьяных ежика в лесу взорвали динамитом колбасу.
   – Про динамит лучше не упоминать, – голосом ослика Иа, на глазах у которого застрелили из обреза Пуха и Пятачка, произнес Мошкин.
   – Почему?
   – Не на всех членов нашего дружного коллектива слово «динамит» действует в правильном ключе, – сказал Мошкин и грустно оглянулся куда-то в недра комнаты.
   Неожиданно Аня отстранила Мошкина и быстро прошла в комнату. Ее не останавливали. Ученик стража, даже начинающий, всегда умеет отличить, когда человек делает что-то сам, а когда его ведет направляющая рука. Возле красного чемодана Аня присела на корточки. Коснулась его. Отдернула руку. Ее лоб покрылся испариной.
   – Это здесь! – сказала она уверенно.
   Ната и Мошкин переглянулись, а Чимоданов смутился.
   – Нн-но! Подчеркиваю! – произнес он громко, но что именно ему хотелось подчеркнуть, так и осталось неизвестным.
   – Что здесь? – спросил Эдя.
   Аня молча отщелкнула замки. Чимоданов. опомнившись, попытался удержать ее руку, но неожиданно отступил назад. Аня подняла крышку.
   Любопытная Ната раньше Ани заглянула в чемодан и хихикнула. На дне лежали несколько глиняных черепков и мужской ботинок с обгоревшим носком. Эдя взял ботинок за шнурок и вытя-нул его из чемодана. Ботинок как ботинок Дорогой, из хорошей кожи.
   – Миленько! Может, это ботинок-бумеранг, который, если кинуть его в кого-то, возвращается к хозяину? – тоном профессиональной язвочки поинтересовалась Ната.
   – Боюсь, что к хозяину он уже не вернется, – сказал Эдя, принюхиваясь.
   Из ботинка тянуло тленом. Хаврон уронил ботинок в чемодан и захлопнул крышку. Петруччо поспешил защелкнуть замки. Его пепельное лицо мало-помалу оживало, перебирая цвета: сиреневый, фиолетовый, пока, наконец, не стало розовым.
   – Мы пришли сюда из-за ботинка? – спросил Эдя у Ани.
   Аня медленно покачала головой.
   – Из-за ботинка? Нет... не знаю...
   – И что мы искали, ты тоже не знала? – Нет.
   – Это радует! – утешил ее Хаврон. – Когда не знаешь, что ищешь, всегда просто убедить себя: то, что ты нашел, и есть то, что ты искал. Если через какое-то время это перестанет тебя устраивать, просто говоришь себе: «Ребят, я разобрался! Я ведь искал совсем не то!» – и отправляешься искать дальше. Работает безотказно.
   Аня отрешенно посмотрела на него сквозь стекла очков. Хаврон пожалел, что открыл рот.
   Вот уж стеклышки! Аня видит теперь не слова, а то, что за ними.
   – Нам надо идти! – сказала она.
   – Нам – это вам? Тогда всего хорошего! Не забудьте прислать эсэмэску, как добрались! – с вызовом проговорила Ната.
   – Нам – это всем вместе. Причем лучше поспешить, – сказала Аня.
   Сказала так спокойно, что Чимоданов и Мош-кин немедленно засобирались. Ната не пожелала остаться одна. Компанию она нагнала уже на лестнице. Петруччо уныло тащил чемодан, колотивший его по коленям.
   – Чимоданов, почему ты его не выбросишь? И охота тебе таскать эти кости и черепки? – поинтересовалась Ната.
   Петруччо озлобленно взглянул на нее, но ничего не ответил.

***

   Оказавшись на улице, Аня пошла между домами. Она двигалась уверенно, как человек, хорошо знающий места. Выбирала лазейки между гаражами, не задумываясь перелезла через сетчатый забор детского сада и внезапно оказалась на широком проспекте там, где он сливался с жалкой маленькой улочкой, которая сама вскоре переходила в оживленную магистраль. И здесь Аня проявила такую же осведомленность. Дождавшись, пока дальний светофор поймает поток встречных машин, она уверенно пересекла четыре полосы проспекта. Не успел Эдя подумать, что они все равно не смогут пройти из-за потока встречных машин, как те тоже были остановлены невидимым светофором.
   – Откуда ты так хорошо знаешь этот район? – спросил Эдя, когда в огромном, тянувшемся почти на квартал доме оказался подвальный магазинчик, позволивший им сразу выскочить на ту сторону.
   – Я знаю? Я здесь вообще впервые, – сказала Аня, поправляя на переносице очки.
   – А-а-а... – протянул Эдя, хотя на самом деле оценивал ситуацию скорее как «у-у-у-у».
   Ната красноречиво посмотрела на Чимоданова, Чимоданов – на Мошкина. Мошкин не нашел на кого посмотреть и ограничился вздохом.
   – Слушай... я понимаю, что тебя ведут стеклышки... но если ты знаешь конечный пункт, где мы должны оказаться, почему бы нам не взять такси? – спросила Ната.
   То, что с водилой придется расплачиваться, Нату не волновало. Она просто на него посмотрит, и тот моментально осознает, что всю жизнь мечтал отвезти хоть кого-нибудь даром.
   Аня покачала головой.
   – Нельзя.
   – Почему?
   – Просто нельзя и все. Если мы хотим добраться живыми, то должны идти именно так. Другого пути не существует, – сказала Аня.
   Больше вопросов не возникало. Более того, мнительный Чимоданов моментально достал из кармана маркер и принялся оставлять повсюду руны. Дворы странным образом пустели. Мамаши с колясками, пенсионеры и случайные прохожие спешно эвакуировались в подъезды, испытывая тревогу необъяснимого свойства.
   Мошкин остановился, вгляделся в очередную руну Петруччо и спросил:
   – Чимоданов, что ты делаешь?
   – А что, не видно? Маскировочные руны! – назидательно отвечал Чимоданов.
   Зудука, сидевший у него за плечами, молча гордился хозяином. Как оказалось, небезосновательно.
   – Чимоданов, ты просто шедевральный идиот! С каких это пор у маскировочных рун извилистое завершение? Это руны ужаса. От таких опустели Содом и Гоморра. Опустели же, да?
   Чимоданов вгляделся в руну и хлопнул себя по лбу.
   – Да, я идиот! Прошу расстрелять меня через повешение! – буркнул он, закрывая маркер.
   Спустя полчаса, четырнадцать дворов, восемь улочек и шесть заборов, они вышли к Москве-реке. Река почему-то вызвала в памяти Эди мост вблизи Библиотеки иностранной литературы, и он с тревогой покосился на Аню. Однако теперь та явно не собиралась закрывать файл своей жизни.
   Вместо этого она спустилась с каменной набережной к воде и стала чего-то ждать. Река терлась влажными боками о набережную, покачивала привязанные к причалу шины.
   – И чего мы ждем? Речного трамвайчика? – вкрадчиво поинтересовалась Ната.
   Аня пожала плечами.
   – Ты что, не знаешь? Куда дальше, а?
   Аня посмотрела на нее долгим задумчивым взглядом, от которого Нате стало неожиданно не по себе. И это ей, которой достаточно было один раз зацепить глаза мелькнувшего в кабине машиниста, чтобы тот бросился экстренно останавливать электричку.
   – Никуда, – спокойно ответила Аня.
   – Никуда?
   – Мы пришли. Сюда я и должна была вас привести. Все началось водой и закончилось водой. Что дальше, я не знаю.
   Аня сняла очки и бросила их в воду. На прощанье стекла еще раз сверкнули на солнце.
   – Все, от очков я свободна. Их миссия завершена. Больше они не вернутся, я чувствую, – сказала Аня.
   – И что нам делать дальше? – спросил Мошкин.
   – Не знаю. Всякий проводник доводит лишь до определенной точки. Когда она достигнута, нужен новый проводник, – ответила Аня.
   Без очков ее глаза вновь стали близорукими и беззащитными. На Нату она больше не смотрела и опиралась на руку Эди Хаврона.
   Мошкин повернулся, посмотрел на воду и вдруг издал горлом неясный звук. На реке появился белый катер. Двигаясь против течения, он приблизился к причалу и замер в полуметре от него. Управлявший катером человек в белой фуражке повернул к ним круглое, багровое лицо.
   – Мамай?! Это ты, что ли? Разве у тебя есть права на вождение катера? – забеспокоился правильный Евгеша Мошкин.
   Ната фыркнула. Вопрос был фирменно мошкинский – бессмысленный в высшем градусе.
   – Спроси лучше, выдавали ли монголотатарам права на вождение лошади, – ответила она и первой запрыгнула в катер.
   – Ну и кого тут шлепнули? Все какое-то подозрительно новенькое. Где дырки от пуль? Э-э?
   Мамай ухмыльнулся.
   – Обижаешь! Смотри туда, а! – сказал он, кивая на люк в трех шагах от ноги Наты.
   Ната заверила его, что в трюм она заглядывать не собирается.
   Эдя тоже хотел запрыгнуть на катер, но Аня удержала его.
   – Не надо. Нас с тобой там не ждут.
   – Там – это где?
   – Не знаю. Но мы там не нужны. Это я знаю. Бывший хан Золотой Орды махнул им рукой
   на прощанье. Мотор взревел, выбросил фонтан воды, и мощный катер стая быстро удаляться от причала.